Лоуренс Норфолк - Носорог для Папы Римского [The Pope's Rhinoceros]

Епископы, принявшие решение о ее строительстве, епископы, живущие в местах, от сих отдаленных, не могли предвидеть, что фламандские и саксонские поселенцы совершенно не рвутся ловить сельдь. Рукам, привычным к топорам да плугам, равно чужды и весла, и сети. Надо считаться и с тем, что здесь проходит граница — побережье становится ареной борьбы. С востока двинул свои эскадроны Болеслав, он перешел Одер и принялся грозить крестоносцам Льва, а Болеслав, между прочим, тоже христианин. Епископы Богемский и Саксонский будут встречаться в Старгарде и Гамбурге, но изрезанный берег устья Одера сопротивляется компромиссам, выработанным в ходе их сварливых бесед. Что касается устья Траве, так там острова вообще вели себя безобразно — отрывались от береговой линии и брели в море, и поведение этих на первый взгляд надежных земляных массивов, песчаных отмелей, крохотных полуостровов, которые то отделялись от материка, то снова с ним срастались, постоянно требовало нового толкования. Эта путаница опрокидывала все попытки разделения и распределения, так что епископы решили изложить всю эту муть в послании понтифику — пусть в Риме разбираются. Пришел ответ: Папа благословляет их и принимает дар. Они снова принялись спорить и браниться: такого ответа никто и предположить не мог, более того, он никого не устраивает. Но вот наконец решение найдено: Святейший престол создаст в Каммине миссионерскую епархию, которая станет заниматься делами язычников и собирать десятину. Говорили, что в этой епархии имеется и епископ, однако ни в Каммине, ни в Воллине, ни в Штеттине, ни на востоке, за Одером, вплоть до самого Старгарда, его никто и в глаза не видывал — даже на острове Узедом, торчавшем в речной горловине, словно кривая пробка. Но без епископа-то никак нельзя: мало ли на что потребуется его разрешение! Монахи, которые должны были здесь поселиться, где-то там его разыскивали и вроде бы отыскали. В конце концов, пусть формально, эта церковь относится к его ведению!

Монахи пересекли Ахтервассер в нанятых на реке Пеене лодках. Прибыли они из Премонтре, расположенного в лесу Куси, и не говорили ни на фламандском диалекте, ни на гортанном саксонском и, само собой, ни на одном из варварских славянских наречий. Они прошли по следам армии Льва, по дорогам, где когда-то сновали рабочие, пересекли остров и наконец достигли новой обители, церкви, которую саксонцы воздвигли в честь своей победы. Монахи доставили с собою потиры, молитвенники, требники, псалтыри, облачения, распятия и кадильницы. Аббат вез целый короб книг, писчих приспособлений и чистого пергамента, ибо лелеял надежду создать здесь библиотеку и даже пополнить ее. Церковники мечтали торжественно отметить основание нового, северного Рима. Оно пришлось на день святого Мартина, и сквозь голые кроны буков на них лился ледяной солнечный свет. Монахи распевали псалмы, эхо разносило их голоса по промерзшему лесу, сердца преисполнялись счастьем. Дорога пошла вверх, с обеих сторон к ним подступило море, и на самой оконечности мыса они увидели свой храм — лишенную всяких украшений, похожую на гигантскую усыпальницу громадину из камня, торчащую из размытой почвы, словно одинокий гнилой зуб, кособокую, опасно накренившуюся к морю.

Каменщики явно не заботились о том, чтобы на зиму укрывать строительный материал соломой, и камни растрескались от мороза. Некоторые укладывали прямо на песок; те, что лежали внизу, раскрошились под тяжестью остальных. Стены выпятились, крыша покосилась. Черепицу срывало ветром, внутри скапливалась дождевая вода, давно уже завонявшая. Из-за постоянной сырости штукатурка отваливалась пластами, каменный пол был усыпан известкой. Башня со стороны моря нависла над водой, черепица съехала на угол, а фундамент утонул в глинистой почве. Тридцать монахов и настоятель откинули с головы белые капюшоны, чтобы обозреть церковь, свой дом. Вскарабкавшись на башню, что была поцелее, они посмотрели на юг, на восток и увидели пустынный остров, болота, буковую рощу, смешанный лес, землю, изрезанную речушками, маленькие островки в проливе. А на севере — бескрайнее море. Их присутствие здесь было результатом далеких затяжных дебатов, в которых они участия не принимали. Им не сказали, что на острове никто не живет и что церковь их — новопостроенная развалина. Настоятель почувствовал, как к его сердцу холодными пальцами прикасается отчаяние.

Что делать? Они принялись отстраивать все заново: готовили раствор и штукатурку, заделывали швы в кладке, восстановили кузню, чтобы изготовить молотки-гвоздодеры и крепеж для черепицы, укладывали эту самую черепицу на место, рубили подпорки для покосившейся башни и для западной стены, которая тоже накренилась, — впрочем, как и южная и восточная, правда, у тех крен был не таким заметным. Заодно подперли и северную — она стояла прямо, но кто знает? Камень они закупили в каменоломнях марки Уккер, построили дортуар и соорудили в нем ложа, выстроили трапезную, кухню, лазарет и здание капитула: за церковью возник четырехугольный монастырь с внутренним двором. Вычерпали воду из нефа — она тут же набралась снова, ее опять вычерпали, и опять, и опять; в конце концов, подняв плиты, монахи обнаружили, что те уложены прямо на землю, скорее даже на какую-то жижу. Прорыли дренажную канаву, потом еще и еще одну, потом дренажную штольню, а под перегородкой за алтарем пришлось вырыть целый канал. И все равно пол ходил ходуном, будто доски держались на плаву, а пролеты арок прогнулись под весом недобросовестной кладки.