Татьяна Казакова - Она нечаянно нагрянет

Что же делать? Ей надо на что-то жить и как теперь быть с беременностью? На минуту ее охватило отчаяние, но раздался голос Анечки, и она, взяв себя в руки, вышла.

– Аня! Пошли.

– Скатертью дорожка!

Валька надела свою старую куртку и сапоги, хорошо, что не выбросила, а то сейчас и выйти было бы не в чем, взяла за ручку Анечку и вышла на улицу. Позади хлопнула дверь, и прогремел засов. Похоже, ее выгнали из дома. Куда им податься? А скоро католическое Рождество, которое так ждал Макс. Наверное, к нему приехали его родные. А потом и Новый Год… Только тут она заметила, что на улице много народа и машины понаехали. Ах, да, пожар вчера был, и Нефедовы сгорели.

Макс не находил себе места. Он звонил ей по несколько раз в день, но никто не отвечал. Тогда он решил немного обождать, пусть Валя остынет, пусть подумает, он так и не понял, в чем она его обвиняла. Она кричала про какие-то пожары, про бабушку. Надо прежде разобраться самому и он назначил встречу Самохину и Лебедеву, с которым Самохин приходил тогда. На этот раз они встретились у Самохина в его доме. Макса очень радушно встретила хозяйка дома, жена Самохина, Мария Павловна. Она проводила его в кабинет, где Юрий Алексеевич и Михаил Петрович ждали его.

– Макс, нам надо кое-что обсудить, – начал Самохин.

– Вы что-нибудь слышали про пожары в «Грибках»?

– Да, да, – закивал головой Лебедев, но глазки у него бегали. – Там сгорел дом.

– Один?

– Вроде два.

– Почему сгорели дома?

– Говорят, проводка старая, замкнуло.

– Подожди, Михаил Петрович, – вмешался Самохин. – Как раз об этом я и хочу поговорить. Дело в том, что в Озерном тоже пожары участились, жгут палатки армян и азербайджанцев, в городе появились какие-то молодцы бритоголовые, вроде нацисты. Мне вчера сообщили, что главарь этих сволочей родом оттуда, из деревни «Грибки».

Макс озадаченно прислушивался, явно не понимая, какое это отношение имеет к их строительству.

– Так вот, извините, Макс, но подозреваю, что пожары эти хотят связать с вашим именем.

– Ничего не понимаю.

– Дело в том, что вы иностранец, а эти вроде, защищают права русских. Могу предположить, что дома там жгут специально, чтобы вину свалить на вас. И еще одна неприятная новость. Вчера во время пожара в доме сгорели две пожилые женщины, их не сумели спасти.

– Надо поехать туда, поговорить с людьми, объяснить, что и как.

– Вам не стоит там появляться – это может быть небезопасно, а мы съездим прямо завтра с утра. Жалею, что сразу не рассказали жителям, какое строительство там затеваем, думали, что так лучше, чтобы не было лишних разговоров. Черт! Как нехорошо получилось!

Валя! В голове щелкнуло. Как же Валя? Вдруг они тоже пострадали?

– Вы говорите, погибли две пожилые женщины? А больше никто не пострадал?

– Нет, только двое.

– Все-таки мне надо съездить туда.

– Лучше мы сами съездим, провентилируем, так сказать, обстановку, а потом решим, стоит вам ехать или нет.

– Хорошо, я подожду… Вы говорите, нацисты там обосновались?

– До недавнего времени все было спокойно, а недели две назад начались беспорядки. Я связался с тамошней милицией, они в курсе, ведут наблюдение.

– Только наблюдение?

– Но пока предпринять ничего нельзя, ведь прямых улик нет. Не волнуйтесь, Макс, строительство начнется в срок.

Не волнуйтесь! Как раз он очень волнуется, ведь там Валя с дочкой. Он сказал две недели назад, но это значит… Две недели прошло с тех пор, как убежала Валя. Она что-то знала, почему-то не хотела, чтобы он ее провожал. Болван! Как он мог отпустить ее? Надо ехать туда, в эту деревню! Плевать на предостережение Самохина!

Вечером позвонила Мила и радостным голосом сообщила, что они прилетают завтра. Конечно, он поедет встречать и выехать придется очень рано, с московскими пробками трудно рассчитать время. Черт! Придется отложить поездку в деревню. Лишь бы с Валей ничего не случилось!

– Макс! – Мила махала ему рукой и даже подпрыгивала от радости и нетерпения.

Отец был более сдержан, но тоже улыбался во весь рот. – Наконец-то! – Тетя прижимала его и целовала, не давая подойти отцу.

– Мила! Ты его задушишь, отпусти!

– Скажи лучше, что сам хочешь обнять его.

Лев Григорьевич обнял сына и чуть не расплакался. Макс увидел его повлажневшие глаза, но сделал вид, что не заметил, только в душе отметил, что отец изменился, стал сентиментален.

Макс хотел их отвезти в московскую квартиру, но они заявили, что хотят поехать к нему в Озерное, сказав, что Москву посмотрят потом.