Мария Воронова - У тебя есть я

– Какое наследство? Послушайте, Давид Ильич, я вас очень прошу, просто расскажите мне все. Я понимаю, как вам тяжело, но соберитесь, пожалуйста, это может оказаться чрезвычайно важным.

– Очень в этом сомневаюсь.

– Позвольте мне решать.

Дымшиц сел напротив, по-лекторски сложив перед собою руки, и заговорил.

Для лечения сына нужны были не просто огромные деньги, а заоблачные суммы. Нет, врачи предлагали какое-то бесплатное лечение, но сразу предупреждали, что оно только для видимости, а если родители хотят результат, нужно раскошелиться. Между тем финансовое положение молодой семьи оставляло желать лучшего. У Давида – комната в коммуналке, у Оксаны – вообще ничего, спасибо папиной деловой жилке.

Давид рано, еще в студенческие годы, стал подрабатывать репетиторством, был нарасхват, так что семья в принципе не бедствовала, но даже если бы он бросил свою малооплачиваемую работу на кафедре и принялся натаскивать детей по двадцать четыре часа в сутки, все равно не успел бы набрать нужную сумму прежде, чем болезнь победит.

Таня, мать Давида, разрешила сыну продать комнату и уступила свою долю, а больше она ничем не могла помочь. Мать Оксаны тоже прислала какие-то деньги, так что удалось оплатить операцию и первый курс химиотерапии.

Семья переехала на съемную квартиру и стала искать средства для следующего курса. Давид решил обратиться к бабушке. Римма Семеновна вроде бы хорошо относилась к внуку и правнуку и понимала, что жизнь человеческая превыше всего, и Давид почти не сомневался, что получит у нее деньги. Но он ошибся. Бабушка сказала, что состояние рынка сейчас таково, что за любую вещь они получат дай бог если половину настоящей цены, а действовать через официальные каналы она не будет, чтобы не испортить свою репутацию искусствоведа, которую зарабатывала пятьдесят с лишним лет. Ей жаль правнука, но, увы, ничем помочь она не в силах.

Давид был человек гордый, но ради сына вставал на колени, унижался. Потом приходила Оксана и тоже слышала холодное «нет» в ответ на свои мольбы.

Но больше денег взять было негде, поэтому они не оставляли своих попыток. Маргарита просила вместе с ними, тоже ползала на коленях перед матерью, но добилась только, что произведения искусства, украшавшие раньше стены, перекочевали в большой несгораемый шкаф, шифр от которого был известен только Римме Семеновне.

– Вы не представляете, какое это чувство, – тихо сказал Дымшиц, – какая адская смесь бессилия и отчаяния, когда надежда есть, но ты не можешь до нее дотянуться. Это как будто ты тонешь, а мимо проходит большой круизный пароход, и люди на нем веселые, счастливые, они тебя прекрасно видят, машут тебе, но кинуть спасательный круг не хотят. Вот не хотят, и всё. Может, самим когда-нибудь потребуется, а вообще он так красиво висит, такая цветовая гамма, такая эстетика, что, ей-богу, пусть тонет человек.

– И бабушка вам так ничего и не дала?

Дымшиц отрицательно покачал головой:

– Был момент, когда нам показалось, что она дрогнула. Римма Семеновна никогда в жизни не болела, поэтому первый приступ стенокардии сильно ее напугал, настолько, что она позвонила мне утром на работу и сказала, что, действительно, с собой не унесешь, надо присмотреться к ситуации на рынке, и если она не совсем безнадежная, то, может, действительно пожертвовать чем-то ради ребенка. Знаете, это был самый счастливый день в моей жизни, даже счастливее дня свадьбы! Я просто обезумел, опьянился мечтами о Петенькином выздоровлении и не знаю, как не проболтался жене. Будто Бог отвел, потому что на следующий день бабушка передумала. «Ах, Давид, мы сохранили семейные реликвии в условиях страшнейшего голода, а теперь предлагаешь мне разбазарить их ради ребенка, который все равно умрет? Я понимаю, ваша чистая совесть – это очень важно, но, прости, я не собираюсь платить за нее такую цену, если вы сами не в состоянии понять, что лечение только продлит агонию вашему ребенку».

– О господи! – вздрогнул Зиганшин. – Разве можно такое говорить?

– В то время каких нам только не пришлось наслушаться речей. После этого Оксана еще раз к ней ходила умолять и вернулась ни с чем, если не считать синяков по всему лицу. Она была в таком отчаянии, что наотмашь билась головой обо все подряд, а бабушка спокойно на это смотрела. Ну, в общем, мы что-то еще наскребли, мама прислала, сыновья ее нового мужа, как ни странно, сильно помогли, хотя мы никогда в жизни не виделись. Хватило еще на один курс, а потом всё.