Николас Спаркс - Три недели с моим братом [litres]

Она уехала, но мы продолжали ссориться по телефону. Грубые слова летели в обе стороны – мы не щадили друг друга. Упреки высказывались на повышенных тонах. Наконец Кэт не выдержала и накричала на меня.

– Слушай, я знаю, что тебе пришлось нелегко в этом году. Хочешь узнать, как проходит год для меня? – Она судорожно вздохнула и продолжила: – Каждое утро, проснувшись, я думаю о Райане. Я смотрю на моего чудесного мальчика, которого люблю больше жизни, и задаюсь вопросом – будет ли у него когда-нибудь друг? Заговорит ли он когда-нибудь? Пойдет ли в школу? Станет ли играть как все дети? Встречаться с девушкой? Водить машину? Будет ли у него выпускной? Женится ли он когда-нибудь? Я целыми днями вожу его по врачам, и никто не может сказать, что с ним такое. Никто не знает, что делать. Скоро ему исполнится четыре года, а я даже не знаю, любит ли он меня. Я думаю об этом, когда просыпаюсь. Думаю весь день и потом еще перед сном. Я просыпаюсь в слезах. Вот так вот я живу весь этот год, – надорванным голосом закончила она.

Я не знал, что сказать. Да, я беспокоился о нашем сыне. Однако, как ни печально признаться, беспокоился не так, как Кэт. Мои волнения были поделены между Райаном, отцом, Даной и книгой – в то время как моя жена полностью сосредоточилась на сыне. Он заслонил собой остальной мир.

Я впервые осознал всю ту бездну отчаяния, в которую погрузилась Кэт, и мне стало невыносимо стыдно за начатую ссору.

– Прости, я не понимал, – тихо извинился я.

Кэт лишь шмыгнула носом.

– Милая? – шепнул я.

– Да?

– Я однажды поклялся вечно любить тебя, а теперь пришло время дать еще одну клятву. Я обещаю – клянусь телом и душой, – что вылечу нашего сына.

На следующий день, пока Майлз был у соседей, я пошел в «Уолмарт» и купил маленький стол и стул. В этом наборе у стула был ремень, которым можно закрепить ребенка. Припомнив все то, что я прочитал за прошлый год, я усадил Райана на стул, застегнул ремень и открыл книжку с картинками. Я указывал на картинку яблока и держал на виду маленький кусочек конфеты. Я произнес вслух слово «яблоко». Потом еще раз. И еще раз. И снова…

Яблоко. Яблоко. Яблоко… Я повторял это слово, страстно желая, чтобы мой сын заговорил. Вряд ли я желал чего-нибудь так сильно. Я сосредоточился на сыне и его способности сказать единственное слово.

Вскоре Райан заскучал. Потом недовольно заерзал. Затем заплакал и попытался подняться. Когда ему это не удалось, он разозлился. Он был просто вне себя от ярости. Он кричал и сжимал кулаки, пытался выдернуть свои волосы и расцарапать руки. Он орал как сумасшедший.

А я взял его за руки, прижал их к столу, чтобы Райан не навредил себе, и повторял: «яблоко, яблоко, яблоко».

Я повторял и повторял. Он кричал и кричал. А я повторял. А он кричал.

Через два часа Райан сказал «я».

Через четыре часа «яб».

А через шесть часов – шесть часов душераздирающих детских воплей – мой сын тихо шепнул «ябо».

Яблоко.

Эти шесть часов вымотали нас обоих, и я просто не поверил, что он это произнес. Я подумал, что неправильно расслышал его, и снова произнес «яблоко». Райан повторил свое «ябо», и я вскочил и пустился в пляс, радостно напевая. Потом я кинулся к Райану и обнял его. Он меня не обнял, зато снова произнес «ябо». Я заплакал.

Дух захватывало от того, что я просто услышал его голос. Не визг, хныканье или крик – голос. Он показался мне слаще ангельского пения. Более того, я внезапно осознал, что Райана можно учить.

Одно слово внушило мне надежду – до этого момента я не осознавал, что уже ни на что не надеялся.

Я не питал иллюзий, что обучать Райана будет легко или ему вдруг сразу станет лучше. Да, путь будет долгим и трудным… но ведь это мой сын.

Мой сын, который мог научиться.

Я знал, что пройду весь этот путь с ним, каким бы долгим он ни был. Я взял личико сына в ладони и, не рассчитывая на понимание, произнес:

– Мы будем трудиться над этим вместе, ладно? Я не брошу заниматься с тобой и тебе не дам лениться. И ты обязательно выздоровеешь.

На следующий день я вновь занимался с Райаном в течение шести часов, а вечером позвонил жене. Опять извинился за прошлый спор, затем подозвал к телефону Майлза, чтобы он поговорил с матерью. Когда я снова взял трубку, то сказал обычным тоном:

– Кстати, сейчас подзову Райана.

Я приложил трубку к голове Райана, показал ему кусочек конфеты и беззвучно произнес слова, над которыми мы сегодня работали. И Райан сказал в трубку: