Бронислава Бродская - Биарриц-сюита [СИ]

Но, вспомнив о переводчике, с которым ему придется работать через несколько часов, Борис подумал о Маринке. Не мог не подумать. Она же сейчас тоже была чем-то вроде переводчика. Он опять тяжело вздохнул. Жаль, но ее с ними сейчас нет. Когда-то она ездила с его оркестром, а сейчас… у нее своя жизнь. Нет, а все-таки, точно… жаль. Поездка-то — мечта! Биарриц-Байонн, Канн, Ментон, Ницца и Сен-Тропе. Весь Лазурный берег, всего 10 концертов.

Борис убрал партитуру в кейс и стал оглядываться на тележку, которую уже укатили в хвост салона. Ему хотелось еще кофе. Он теперь один их их семье пил кофе: Марина тоже с некоторых пор перестала его пить, пьет разные травяные чаи, которые Борису не нравились. Наташа одобряла нелюбовь к кофе, хотя, Марина не пила теперь кофе вовсе не под влиянием матери. Она ничего не делала с маминой подачи, скорее наоборот. Когда дочь была подростком Наташа пыталась руководить ее гардеробом и макияжем, с ее точки зрения следовало носить каблуки и «держать спину», а макияж был «дневной и вечерний». Наука не пошла впрок. То ли Марина слишком рано начала жить самостоятельно и подвергалась другим влияниям, то ли, что более вероятно, ей хотелось делать «назло».

Борис помнил Наташину беременность, ее бесформенный вельветовый сарафан. С одной стороны Наташа была рада, что у них все серьезно, семья, ребенок, но с другой — она злилась, что «не в форме», что может опоздать к началу постановочного периода, что ее партию отдадут другой. Они тогда начали репетировать одноактную оперу Моцарта Директор Театра, и Нос Шостаковича шел с Наташиным участием. Покровский Наташе покровительствовал, очень на нее рассчитывал, и узнав о беременности, надулся. Он старался не подать виду, даже поздравлял, но полу-шутливо сказал: «Я, Наташенька, от вас такого не ожидал». Наташа расстраивалась, иногда плакала и говорила Борису: «Да, тебе хорошо, ты работаешь, как будто ничего нет, а я…». Борис и сам понимал, что на гребне так хорошо складывающейся карьеры, Наташу огорчает эта вынужденная пауза. И тем не менее, все обошлось: Наташа родила Маринку, и очень быстро вышла на работу, просто очень быстро. Она была нужна, знала это, чувствовала свои силы, ей так хотелось петь.

С ребенком начались мучения: то бабушки, то няня, а потом они стали брать дочь в театр. Приспособились, у Маринки было интересное детство за кулисами, и, к счастью, она была спокойным ребенком. Борис вспомнил их каждодневную запарку, энтузиазм и улыбнулся: вот было время! Получили квартиру в Строгино, Марина пошла в местную школу, но уже в конце первого класса, Борис перевел ее во французскую спецшколу. Мама была очень довольна. Как это все было давно: маленькая, но высокая для своего возраста Маринка в школьном фартуке и кружевном воротничке, серьезная, рассудительная, смешливая. У нее в новой школе появились подружки, симпатичные девочки. Как он тогда правильно сделал с французской школой. Борис стал вспоминать их школьные спектакли по-французски, он был режиссер, тратил на ребят время, но никогда не жалел об усилиях: во-первых самому было интересно, а во-вторых ребята были так счастливы, что даже аплодисменты тех театральных премьер бледнели рядом с их радостью. И Маринка там везде играла, гордилась им перед друзьями, что у нее такой папа.

Борис вздохнул. Как все быстро пролетело. Закончилась школа, спектакли, надо было что-то решать. Вот решать для него всегда было трудно. Маринка стала твердить, что она хочет быть актрисой. Не больше, не меньше! Только этого им не хватало. Он был против, а Наташа еще больше. А тут и решать ничего не пришлось. Марина уехала в Канаду учиться английскому. Потом она вернулась, и снова уехала, теперь уже в Швейцарию, опять учиться. Там тогда жила семья Наташиной сестры, они за Маринкой присматривали. Должен же кто-нибудь за ребенком присматривать: в Канаде эта была семья его друга. Борис задумался: он всегда хотел сделать для Маринки как лучше. Разве не лучше тогда, в начале 90-ых было учиться заграницей, научиться владеть языками… Да, Марина, тогда, вроде, успокоилась насчет артистки… Только после всех этих заграниц, она больше с ними уже не жила. Что-то поломалось. Борис опять вздохнул. Мысли о «проблеме» ему совсем сейчас были ни к чему, хотя Борис знал, что скоро они прилетят, и он совершенно отключится от всех посторонних мыслей, не относящихся к работе. Так всю жизнь и происходило. По салону в последний раз провозили напитки.