Бронислава Бродская - Графоман [СИ]

— Гришка. Сильно и стильно. Они не верят, но принимают. То-есть вынуждены поверить, потому что не поверить нельзя. Ну, то-есть … они не верят, но вынуждены принять то, что видят. Это нормально, что они после этого сразу засыпают, тут эмоциональный перегруз. И еще … ты сразу даешь эпизод … такой накал, что от этой книги нельзя будет оторваться. Я сам не могу дождаться, что у них будет утром. Помнишь у Шукшина … «А поутру они проснулись». Гринь, а чей там будет папа? А Ирина … кто? Мы ее знаем?

— Ты же знаешь, что у меня всегда переплетается вымысел с реальностью. Наверное я делаю персонажами людей, которых когда-то знал … у меня всегда так. Посмотрим.

— Гришка … я тобой восхищаюсь. Я же сам так не умею, ни за что бы не смог. Гришуня, только не бросай, пиши … Как только у тебя что-то будет новое, сразу же шли. Ладно? Договорились? Я все брошу и буду читать. Я вообще не понимаю, что я сижу на жопе? Надо мне начать искать издателя. Мы должны твои вещи публиковать. Ты сам-то понимаешь, какой у тебя талант?

— Да, ладно тебе, Валер! Перестань. Я не хочу ничего публиковать. Зачем мне это?

— Да, врешь ты все! Какой писатель не хочет, чтобы его книги читали? Просто ты в себя не веришь, а я в тебя верю. Я сам этим займусь. Ладно, пока. Работай дальше. И вообще … вы, Григорий, — настоящий писатель!

— Валер, хватит!

— Что «хватит», что «хватит»? Ты ничего сам про себя не понимаешь.

Гриша повесил трубку и вдруг необыкновенно ясно осознал, что Валера — единственный в мире человек, который его безоговорочно понимает, который всегда, в любой миг своей жизни, готов выслушать, понять и поддержать. Ему стало привычно стыдно, что он так редко думает о Марусе, и тем более об Аллке. Они — его самые любимые девочки, но девочки — это девочки, а Валера — его друг, другого такого у него никогда не будет. Когда-то он его встретил и всё … Что «всё»? «Всё» в том смысле, что другого друга у него никогда не будет, их дружба — это сложное, необыкновенно удивительное явление, которое нуждается в осмыслении, литературном … осмыслении. Вот написать бы книгу о Валере, о них двоих, о дружбе! Нет, не получится … не получится. Гриша подумал, что он к этому не готов, пока не готов.

Вечером они с Маней посмотрели какое-то политическое ток-шоу, потом очередную серию ежевечерней дряни. Маруся пошла спать, а Гриша взял с полки синий томик «Опытов» Монтеня. Он очень давно не брал в руки эту книгу. Ага, вот глава номер 28 «О дружбе». Монтеня Гриша всегда воспринимал, как близкого и понятного человека. Свойский обычный, образованный и умный дядька. Жил в 16-ом веке … и что с того? Читаешь его и ловишь себя на мысли, что тебе это тоже в голову приходило. Гриша принялся читать главу, узнавая давно нечитанный текст. Монтень писал о дружбе вообще, но имел в виду свою дружбу с Этьеном де Боэси, с которым познакомился на службе в парламенте города Бордо. Боэси был постарше, но как писал Монтень «такая дружба встречается раз в 300 лет». Ну да понятно, женщина — наша жена, мать наших детей не может быть «другом», просто потому что она женщина, следовательно она не может нас понять и мы ее не можем. А вдруг это правда? Гриша был не готов к такому отношению к женщине … но Монтень написал то, о чем он и сам размышлял, и даже обсуждал это с Валерой. Они же тоже всегда отличали любовь и семейную жизнь пары от мужской дружбы, именно мужской, женская дружба, как они всегда думали, существует, но никогда не может стать такой всепоглощающей, как мужская, женщина, ведь, «ставит» на мужчину, не может быть морально самостоятельной. Для нее всегда будет важнее семья, а не духовный мир бесед и споров … что-то такое они с Валерой исповедовали. Монтень тоже так думал и не стыдился этого. Человек своего времени. Понятно, что Гриша ни за что бы подобных мыслей никому не высказал. Его бы не поняли, а Валера понимал …

Глава была довольно длинная, Гриша читал быстро, как истинный гуманитарий, умело перескакивая через строчки. И вдруг он понял, почему Монтень написал о Боэси, а он сам чувствовал себя не в праве писать о Валере. Боэси в 33 года умер от чумы, естественная по тем временам кончина … Монтень написал о своей неизбывной скорби, о потери самого дорогого на свете человека, которого он считал братом. Боэси ушел от него и всё эссе о Дружбе было продиктовано щемящим чувством утраты. Так вот в чем дело: Валера был, слава богу, жив! Писать о живом? Ничего и не получалось. Гриша ужаснулся чудовищности своей мысли: он что, ждет Валериной смерти, чтобы тоже написать «О дружбе»? Хотя … зачем ему реальная Валерина смерть? Придет же в голову такое кощунство … Да, Валера должен умереть, нужно его потерять, чтобы осмыслить их отношения, но речь идет о смерти литературной … ему просто надо представить себе «непредставимое». Гриша почувствовал, что он сможет … он похоронит Валеру и тогда … напишет о них, о нем, о себе.