Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

Когда Рафа проснулся, Мира весело позвала его завтракать. Оля с внучкой гостили в деревне у Олиных родителей, можно расслабиться. Она сообщила мужу, что Саша звонил и обещал не задерживаться. Сын снова перешёл на другую работу, но Рафу это не радовало, он поймал себя на полном безразличии к жизни сына. Не стоило удивляться. С Рафой произошло самое худшее, что может произойти с отцом, он без памяти любил своего единственного сына, но не мог его уважать. Сын, который должен был бы пойти дальше, стать удачливее, талантливее, счастливее его самого, обманул все его ожидания.

Рафа вдруг необычайно остро осознал близкий конец своей жизни. Что он в жизни сделал неправильно? Может быть, ему бы следовало послушаться бабушку и не жениться на Мирке? Другая женщина родила бы ему другого сына, который наполнял бы его гордостью. Но у него был только Сашка, который действовал ему на нервы. Может надо было как-то по-другому жить? Ничего не бояться? Может надо было всё-таки идти в мед.? Может надо было как-то по-другому с бабушкой тогда поступить? Папу послушался, потому что так удобнее было. Дядя Лёля никогда бы так не поступил. Никогда он не заслужил его прощения. Стоила ли Мирка дяди Лёлиной неприязни. Рафа не знал. Сделал карьеру, но чем была его горьковская карьера по сравнению с дядиной! Даже по сравнению с папиной! Он — хороший инженер, но карьера-то его была наполовину партийной! А вот дядя вообще не был членом партии. Рафа со злой обречённостью пошёл в ванную менять мешок. После обработки колостомы мог ли он действительно радоваться утру и слушать дурацкую Миркину болтовню про новые кальсоны с начёсом, которые ей обещали достать. Мирка вот никогда не задумывается над «может быть надо было…», счастливая дура. А он жалеет о чём-то всё больше и больше…

«И зачем я только связался с этими дурацкими сморчками?» — Борис был невероятно раздражён. Знал, конечно, что сам виноват, знал, что никому нельзя верить, и всё-таки зачем-то повёлся на уговоры Марьи Петровны, соседки, что зря, мол, он не берёт ранних весенних сморчков. Он приехал, как дети говорили, на дачу, хотя его маленький деревенский домик вовсе и не тянул на дачу, в середине апреля. Он всегда приезжал сюда в апреле, в Питере сидеть становилось невмоготу, душа Бориса рвалась на природу. Ну разве он не знал, что грибная пора — это лето и первая половина осени с моросящими, но нехолодными дождями? А тут ещё только конец апреля. Марья Петровна стала его уговаривать: «Ах, Боря, что вы время теряете. Сморчки уже пошли… ну, что вы говорите! Ничего они не ядовитые. Просто их надо кипятить, воду потом сливать…» Что она там ещё ему пела? Про какие-то дождевики, похожие на грушу, вешенки, луговые опята… А он, главное, всё впитал и побежал собирать всю эту никчемную дрянь. Как будто непонятно, что ничего путного из дряни не выйдет. Всё утро возился, Марья Петровна рецепт на бумажке принесла, якобы её бабушки. Перебирал мерзких бородавчатых уродов, даже на грибы непохожих, очищал от мусора, два раза кипятил, готовил маринад. Сколько полезных приправ угробил: перец горошком, лавровый лист, корица, гвоздика, лимонная кислота… Залил! И что получилось? Что-то резиновое со странным привкусом, несравнимое с обычными грибами, которые они ели всю зиму. Матерясь вслух, благо его никто не слышал, Борис вывалил в помои две трехлитровые банки и вздохнул с облегчением. Дело было даже не в специфическом вкусе сморчков, а в том, что они ядовиты. Он, что, дурак? Будет травить своих детей? Ириной подруги муж умер от грибного отравления. Никакая больница не помогла. Ирка на похороны ездила в Гатчину, он-то не поехал, всегда похороны ненавидел. Нет уж, к чёрту эти сморчки! И Марья Петровну с ними вместе. Он и сам хорош, развесил уши! Всегда надо делать только то, что сам считаешь нужным! Занялся просто потому, что скучно, делать пока совсем нечего.

Вообще-то обычно Боря на даче всегда умел себя чем-нибудь занять и не скучал, хотя жил за городом один с раннего апреля до конца октября. По поводу дачного одиночества у него даже возникла особая философия: я — один, ни от кого не завишу, могу делать что хочу, меня ничего и никто не связывает. Я занимаюсь своими делами, и никого здесь у меня нет, чтобы мне пенять, делать замечания и строить недовольные рожи. Про рожи — это Боря имел в виду детей. В Питере он жил в двухкомнатной квартире с 37-летней дочерью. Дочь Аня была не замужем. Она давала небольшую сумму на питание и Боря её «кормил», ходил в магазин, жарил к её приходу мясо, чистил картошку, и даже пёк иногда кексы. Аня изредка убирала и по выходным выходила из своей комнаты только, чтобы поесть. Дверь у неё всегда была закрыта, и Боря к дочери не лез. Так у них было заведено. В него самого в комнате было грязновато, запущено, стояла старая обшарпанная, видавшая виды мебель, и жил очень старый кот. Боря относился к коту ласково и свою к нему привязанность объяснял тем, что кот «воспитал его детей». Они с Аней общались, но довольно натянуто и поверхностно. На серьёзные темы не разговаривали, что Бориса в общем-то устраивало. Серьёзные темы он и сам не любил. В жизни бывали проблемы, у которых не было решения. Зачем тогда их обсуждать! Анька не замужем, это плохо, Боря расстраивался, но что он мог с этой проблемой поделать. Вроде всё при ней: не красавица, но симпатичная, с неплохой фигурой, хорошо одевается. Что не так-то? Да, чёрт его знает. Это дело тонкое. Вроде у Аньки кто-то появился, но кто — Боря не знал и не спрашивал. По обрывкам разговоров он понимал, что дяденька намного старше её, женат. Ну и ладно. Аня права: хоть так, и то — хлеб. У него у самого сколько раз были замужние женщины. Многие вещи Борис был склонен людям прощать. Аня часто сидела за столом мрачная без улыбки, на его шутки не отвечала, что-то её злило, напрягало и своё раздражение дочь не скрывала. На самом деле Боря прекрасно знал, что её бесит: они все вокруг считали, что он алкаш. Он — алкаш? Ничего подобного. Да, выпивает, это для него полезно, он привык, и совершенно не собирается отказываться от своей привычки только потому, что детишки делают недовольные лица. Надоело, честное слово, видеть Анькино страдальческое выражение, когда он брал со стола свою бутылочку с наливкой. Все эти её «папа, хватит… папа, не надо больше». Вот на даче ему никто ничего не говорил. Наливал себе сколько хотел и когда хотел. Никогда, кстати, не напивался.