Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

Мама вышла на пенсию и теперь занималась дачей, вареньями, обедами, вязала и шила. Они все волновались, что мама будет мучиться бездельем, но этого не случилось. Иногда, когда всё его доставало, он ехал к маме, обедал и ложился спать, мама его не беспокоила и к телефону не звала. Хотя потом обязательно ему говорила, что звонила Аллочка, просила перезвонить, но Эрик только зевал и махал рукой. Мама наливала ему чаю и подвигала варенье. У неё он чувствовал себя в безопасности, им овладевал долгожданный покой.

Из чего тогда состояла его жизнь? Всего понемножку: работа, изобретения и суета по получению авторских свидетельств и патентов. С некоторых пор патенты стали казаться ему важными, что-то в его мозгу вызревало, мысль, что может придётся «свалить», всё чаще приходила ему в голову. Кроме работы — отдых, отдых — это был спорт и возможность уехать из дому, которую он никогда не упускал. Компании. Кроме школьной и институтской, появилась у него ещё одна, отказническая. Произошло это через Юльку. Она интенсивно общалась с молодыми евреями, которые уезжали, некоторые звонили ей из Израиля и из Америки, некоторых Эрик лично знал, и молодые целеустремленные ребята, которым было нечего терять, были ему интересны и симпатичны. Мало того, они его прямо-таки завораживали. Гуманитарная интеллигенция, раньше он таких не знал. А ещё у Эрика было много женщин, очень много. Женщины качественно отличались от его прежних «хороших еврейских девочек». Новые бабы все были профессионалками: журналистками, юристами, врачами, учёными. Умные, в меру циничные, уверенные в себе, самодостаточные, они становились подругами, во всем ему равными, вовсе не желающими непременно выйти за него замуж. Семья была им так же ни к чему, как и ему. У них были свои амбициозные планы, связанными не с детьми, а с эмиграцией, с «правым делом» борьбы с советской «мелихой», властью, системой. Он, технарь, всегда был вне их борьбы, пытался наукой заглушить свою тоску по свободе, а сейчас жизнь его всё больше наполнялась новыми стремлениями и надеждами, грозящими всё переломать, заставить начать новый отсчёт.

Эрику вспомнилось, как легко тогда было подшутить над маминой партийностью. Она упрямо продолжала ходить на партсобрания в ЖЭК. Это было уже само по себе смешно и нелепо. Тема Ленина было табу, но Эрик упрямо рассказывал ей про бесчинства большевиков, а мама сердилась, верить ни во что такое она не хотела, но он всё норовил ей рассказать про расстрелы священников по приказу Ильича. Маме нечем было крыть, он делал ей больно, развенчивались идеалы всей её жизни. Зачем он это делал? Неужели не мог промолчать? Какое злое удовольствие ему доставляло её замешательство? Сейчас ему было стыдно. Бедная, обманутая мама! Большевики отменили черту оседлости, дали ей образование, больше она ничего знать не хотела. Имел ли он право её судить?

Никогда бы он не развелся с Аллкой, которую все давно считали членом семьи, если бы не другая женщина. Ленка, молодая, едва за тридцать баба слыла центром одной из отказнических компаний, куда была вхожа Юлька. Ленка, несмотря на разницу в возрасте, стала хорошей Юлькиной подругой. Так они и познакомились, исполнив перед ней свой всегда удающийся «номер»: Юля привела Эрика в компанию, он особо не сопротивлялся, Ленка вышла к ним навстречу и сходу спросила, кого это Юля привела, дескать, это твой новый? «Нет, — самодовольно ответила Юлька, — это мой папаша». Охи, ахи, всё как всегда. Эрик был в ударе, и когда Юля с кем-то уходила, он остался. Юля только хмыкнула, но ничего не сказала. Эрика, честно говоря, понесло. Давно у него такого не было: молодая, ладная, горячая, смелая, умная, а главное — своя. Такая женщина у него в первый раз. Оказалось, что у неё маленькая дочь, учится в английской спецшколе, с мужем разведена, живет в маленькой однокомнатной квартире на Пресне. Любовь его закрутила, Ленка забеременела и хотела ребёнка оставить. Сердце Эрика замирало: с одной стороны, иметь ни с того ни с сего младенца, становиться молодым папашей было страшно, но с другой стороны, он был готов на что угодно, лишь бы Ленка с ним осталась. Ребёнка не получилось, что-то у неё там пробуксовало. Никто особо не расстроился. У Ленки было «дело», у него — спокойная жизнь, которая его и без ребёнка устраивала. Сейчас он о том ребёнке жалел, был бы, наверное, сын. Может, он и не родился, потому что они его не очень-то хотели. Ленка стала вести разговоры не о замужестве, а о совместном проживании. Не могла же она его к себе при дочке приводить! Логично, не могла. Эрик собирался сказать Аллке, что он от неё уходит, наверное, полгода. Говорить ничего не пришлось. Во время очередной ссоры она сама стала кричать ему о разводе. Слово «развод» в её обиходе прозвучало не в первый раз, но сейчас Эрик за него ухватился. Развод произошёл неожиданно спокойно. Аллка давно его мужем не считала, он её раздражал, а поскольку он ей практически всё оставил, взял с собой только чемодан с одеждой, то и возражать ей не пришлось. Она в последнее время держалась за Эрика просто ради статуса — иметь мужа. Трёхкомнатную квартиру они разменяли, Аллке две комнаты, ему с доплатой — одну. Две однокомнатных они с Ленкой поменяли на двухкомнатную, тоже на Пресне, на Зоологической улице. Центр, десять минут от метро Маяковская.