Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

Надя долгое время и не знала, что мама больна. Мама и сама не сразу заметила, что с ней что-то не так. Когда заметила, не стала обращать внимания, ничего Наде не говорила, надеялась, что пустяк, пройдет, ну подумаешь, живот надувается, с кем не бывает. Никогда они с мамой подробно про здоровье не разговаривали. Конечно, маме и в голову не пришло рассказывать Наде про своё несварение желудка, про то, как часто она стала бегать в туалет. Внизу живота немного болело, но от этой ноющей боли можно было легко отвлечься. А вот надувшийся живот почему-то не опадал. Талия сделалась на пару размеров больше, а тело резко похудело. Рак яичников, о которых мама вообще забыла ввиду их ненадобности. Когда они обратились к врачу, помочь ей было уже нельзя, можно было только продлить её жизнь, причём ненамного. Стоило ли вообще что-то делать? Надя теперь задавалась этим вопросом. Диагноз поставили практически сразу после первого же УЗИ. Засуетились. Петя уже был в Питере, и Надя в тоске и панике зло думала о том, что брат всегда хорошо устраивается. Когда он нужен, его как раз и нет. Мама стала тихой, послушной, покорно ездила к врачу и безропотно согласилась на срочную операцию, даже не выяснив, как операция повышает её шансы на выживание или хотя бы насколько продлит её жизнь. Про хирурга Надя ничего не узнавала, ей и в голову не пришло интересоваться его квалификацией: какого назначили — такой и будет. Доктор бодро с ними разговаривал, мама совершенно не понимая его английский, беспомощно смотрела на Надю. В кабинете Надя ей ничего не переводила, а в машине просто говорила, что доктор сказал, что всё будет хорошо, хотя он ничего такого не говорил. На подробностях мама не настаивала. Прооперировали, доктор объяснил только минимум, без деталей, которые, как Наде казалось, были с его точки зрения, больным не нужны. Он просто сказал, что сделал всё, что мог… убрал то, что мог. Что это означало было не очень понятно, но какие вопросы задать Надя не знала. Единственное, что пришло на ум, это «сколько ей осталось?» Наде нелегко было такое спрашивать, но доктор ответил совершенно спокойно, что не более полугода, а то и меньше. Мама спокойно лежала после операции и Наде казалось, что ей делается лучше. Лучше делался только шов, насчёт остального было пока неясно. Опухоль убрали, но метастазирование можно было притормозить только химией, а маме было уже невозможно её перенести, слишком ослабла.

Надя сидела по вечерам около маминой кровати, та ей всё время говорила, чтобы она шла домой, что ей ничего не нужно, Надя отнекивалась, не уходила, но вовсе не из-за мамы, она ждала хирурга, он заходил к маме почти каждый вечер. Да, это только так казалось, что к маме… Ни к какой не к маме, а к ней. Знал он прекрасно, что она тут сидит. Долго стоял, задавал какие-то вопросы, они ему отвечали, а доктор всё медлил. Пару раз пригласил Надю в кафетерий выпить кофе. Они пили кофе, он смотрел Наде в глаза и вдруг замолкал, задумывался. Иногда его звали в отделение по пейджеру, и Надя видела, что ему не хотелось от неё уходить. Тут всё было ясно: доктор запал. Надя ехала домой и долго лежала без сна в постели, мысли её были не романтические, а скорее практические: что ей с этим делать? Как использовать? Нужно ли ей развитие ситуации? Маме это, разумеется, не нужно. Он сделал для пациентки всё, что от него зависело. Раз не в маме дело, то в чём? В ней самой? Доктор вроде женат, а если это так, то зачем он ей нужен, бесполезный чужой муж. А если попробовать? А вдруг? Сегодня чужой муж — завтра — свой. Стоило побороться.

Маму уже должны были на днях выписывать. Поздно вечером Надя собралась ехать домой и доктор Джим Госвер под предлогом, что уже поздно и паркинг практически пуст, пошёл проводить её до машины. Идти было минут пять, сначала коридор, где за стойкой сидела заспанная медсестра, потом лифт и потом действительно пустынный, гулкий паркинг, где одиноко стояла Надина машина. Шагов их не было слышно, её босоножки и его специальные туфли не производили никакого шума. А дальше, несмотря на Надины предчувствия, всё произошло неожиданно, слишком быстро, резко, даже грубо. Они дошли до машины, Надя ещё издали открыла её своим ключом, он распахнул заднюю дверь и подтолкнул её на сидение. Потом начал порывисто её целовать, посадил на себя и, приспустив свои голубые хирургические брюки, рывком в неё вошел, даже не потрудившись раздеть, а просто оттянув резинку на её трусах. Всё закончилось стремительно. Надя услышала, как он застонал и с опаской выглянула через стекло, не слышал ли кто, но рядом никого не было. «О, какой ты жадный… у тебя что, давно не было женщины?» — спросила она только чтобы что-нибудь сказать. «Надья, дело не в женщинах. Я — женат. Просто у меня не было таких женщин как ты. Ты самая лучшая женщина из всех, кого я знал». Тут запиликал пейджер, и Джим торопливо побежал ко входу в больницу. Надя села за руль и почувствовала, что в машине остро пахнет спермой. Она вернулась домой, легла, но долго не могла уснуть. Всё перебирала в памяти подробности происшедшего, в ней росла уверенность, что хирург никуда от неё не денется, но обычные перепихоны, пусть и приятные, в уединённых местах, в машине, её не устроят. Как-то это было унизительно. Доктору Джиму Госверу придётся определяться. Нашёл дурочку! Надя была почему-то уверена, что всё решится в её пользу. Теперь она поняла, что он ей нравится. Её любой хирург устроил бы, и старше, и с плохим телом, и низенького роста, но в случае Джима не надо было ради выгоды делать над собой никаких усилий. Доктор Госвер был хорош: чуть выше среднего роста, худощавый, с прекрасно причёсанными, волосок к волоску, ухоженными седыми волосами. Седина его вовсе не старила, наоборот, подчёркивала моложавый острый взгляд уверенного в себе человека. Лицо доктора было немного удлинённым, с высоким лбом, светлыми чуть сощуренными глазами, прямым носом. У него была небольшая стильная борода и усы. Лицо благородного джентльмена, литературного персонажа, лицо, которое трудно встретить на улице, только в кино или в книге, значительное лицо положительного героя, сильного, смелого, настоящего мужчины. А ещё у него были сильные длинные пальцы. Надо же, оказывается, она и ладони, и ногти его заметила. Нет, всё это Надя не в машине рассматривала, она же и раньше на него смотрела, в какой-то момент Джим перестал быть для неё только маминым доктором, он стал мужиком, сначала только в фантазиях, а сегодня наяву. Заснула она в тот первый вечер с улыбкой, с мыслью, что всё у неё будет теперь хорошо, а мама… что мама? Тут уж ничего не поделаешь. Главное, не упустить свой шанс, Джим Госвер был её шансом, просто не стоит рот разевать.