Эка Курниаван - Красота – это горе

– Лет вам уже немало, вряд ли вы сможете кормить грудью.

– Верно. Меня три старшие до дна высосали.

– Да еще сотни мужчин.

– Сто семьдесят два мужчины. Старшему девяносто, младшему двенадцать, свежеобрезанный. Всех как сейчас помню.

Девочка снова пискнула. Надо искать кормилицу, сказала повитуха. А если не найдем, то искать молоко – коровье, собачье, да хоть крысиное.

– Да, надо, – отвечала Деви Аю.

– Бедная крошка, – вздохнула повитуха, глядя в жалкое личико. Слов не было, чтобы его описать, но про себя она подумала: исчадие ада, про́клятое с рождения. Кожа черная, как у сгоревшего трупа, тело все искореженное. Нос не нос, а розетка электрическая. Рот будто щель у свиньи-копилки, уши как ручки у кастрюли. Пожалуй, не сыщешь на свете создания противней несчастной малютки; будь я на месте Бога, думала повитуха, лучше убила бы ребенка, чем оставлять в живых, жизнь будет глумиться над ней немилосердно.

– Бедная крошка, – повторила повитуха, собираясь на поиски кормилицы.

– Да, бедная крошка, – отозвалась Деви Аю, ворочаясь с боку на бок. – Как только я не старалась тебя убить! Разве что гранату не глотала – разнесло бы в клочки мою утробу, вот и весь сказ! Ах, бедное про́клятое дитя, – про́клятые, как и злодеи, страсть как живучи!

Повитуха вначале прятала лицо младенца от набежавших соседок. Но едва она сказала, что ребенку нужна кормилица, те, расталкивая друг друга, стали подбираться ближе – все, кто знал Деви Аю, любили поглядеть на ее красивых деток. Повитуха, не устояв перед натиском, дала-таки отдернуть с лица девочки пеленку, и когда все закричали в невыразимом ужасе, она улыбнулась: сами, мол, виноваты, я как могла прятала!

Когда страсти поулеглись и повитуха торопливо ушла, соседки так и остались торчать на месте с бессмысленными лицами, будто у всех разом память отшибло.

– Убить ее, и дело с концом, – сказала одна из женщин, та, что опомнилась первой.

– Я уже пыталась, – ответила Деви Аю, представ перед гостями в измятом домашнем платье, с тряпицей вокруг живота, растрепанная, будто чуть не угодила быку под копыта.

Соседки глядели на нее с жалостью.

– Правда, прелесть? – спросила Деви Аю.

– Ммм… да.

– Нет страшнее проклятия, чем дать жизнь красивой девочке среди похотливых кобелей.

Все молчали, только смотрели на нее сочувственно, зная, что это ложь. Розина, немая девушка-горянка, что давно прислуживала Деви Аю, повела ее в ванную, где уже приготовила горячую воду. Пока Деви Аю грелась в ванне с душистым желтым мылом, немая служанка умащивала ей волосы маслом алоэ. Среди хаоса лишь немая хранила спокойствие, притом что знала о маленьком чудовище, ведь когда повитуха принимала роды, Розина была на подхвате. Она потерла хозяйке спину, накинула ей на плечи полотенце, а когда та вышла, прибралась в ванной комнате.

Кто-то, пытаясь развеять мрачное настроение, сказал Деви Аю:

– Надо ей имя дать хорошее.

– Да, – кивнула Деви Аю. – Ее зовут Чантик, Красота.

Все заохали и ну ее отговаривать.

– А может, Язва?

– Или Рана?

– Боже сохрани!

– Ну ладно, Красота так Красота.

И Деви Аю ушла к себе в комнату одеваться, а все беспомощно смотрели ей вслед. А потом с грустью переглянулись: вы подумайте, черномазую уродину с носом-розеткой зовут Красота! Стыд, да и только!

Да, Деви Аю пыталась избавиться от ребенка, когда поняла, что, прожив на свете полвека, снова беременна. Кто отец, она не знала, как и у трех старших, однако на этот раз совсем не хотела, чтобы ребенок выжил. И приняла пять сверхмощных таблеток парацетамола, что дал ей сельский врач, и запила раствором соды – сама едва не померла, а ребенку хоть бы что. Задумалась она об ином средстве, позвала повитуху, и та ввела ей в матку лучинку, чтобы изгнать плод. Два дня и две ночи шла у нее кровь и выходили щепки, а ребенку опять хоть бы что. Еще полдюжины способов испробовала она, но тщетно, и наконец сдалась, горько сетуя:

– Эта девчонка – настоящий боец, куда матери с ней тягаться?

И Деви Аю смотрела, как наливается ее живот, и на исходе седьмого месяца устроила селаматан [3] Селаматан (сламетан) – ритуальное угощение ближайших соседей и родственников, сопровождает все важные моменты в жизни человека. Первый селаматан в честь ребенка устраивают во время беременности матери, обычно на седьмом месяце. Его цель – обеспечить благополучные роды. Кроме собственно угощения, приглашенная знахарка или родственница проводит омовение роженицы и ряд ритуалов. , а когда родила, то даже взглянуть на ребенка не пожелала. Три ее старшие дочери были как на подбор красавицы, под стать друг другу, будто тройняшки. До смерти надоело плодить таких детей – ну точно манекены в витрине, думала она – и не захотела видеть младшую, наверняка похожую на остальных. И разумеется, ошибалась, не зная, до чего уродлив ее последыш. Даже когда соседки шушукались, что девочка – помесь обезьяны, лягушки и варана, ей и в голову не приходило, что толкуют о ее ребенке. А когда судачили, что прошлой ночью в лесу выли дикие собаки, а совы на ночлег слетелись в город, она не приняла дурные приметы на свой счет.