Эка Курниаван - Красота – это горе

Шоданхо выбрал второе.

Дошли слухи об оккупации Восточного Тимора. Тамошние партизаны доставляли индонезийской армии немало хлопот, и Шоданхо записался добровольцем. Призракам он скажет саенара – и вперед, в Восточный Тимор, пусть это и означает разлуку с женой и дочерью. Генералы сочли, что его партизанский опыт пригодится на оккупированной территории.

Весь город заговорил о скором отъезде Шоданхо. Ему устроили торжественные проводы на Поле Независимости, военный оркестр играл марши. Шоданхо проехал через весь город на джипе с открытым верхом, в парадной форме, махая рукой горожанам и насмешливо улыбаясь неугомонным призракам. Шоданхо и его свита выехали за город и растаяли вдали.

С женой и дочерью он проститься забыл.

– Даже косточку у меня из горла не вынул, – пожаловалась Ай.

– Говорю тебе, он там долго не выдержит, – успокаивала ее Аламанда. – В Халимунде он был воякой-героем, но Восточный Тимор – это вам не Халимунда.

И она не ошиблась. Через полгода Шоданхо с пулей в ноге отправили домой. Видно, не суждено было горожанам от него избавиться.

Жене он жаловался, до чего тяжело воевать в этой поганой дыре, – видно, пытался оправдаться за скорое бегство.

– Не пойму, на что им сдался этот пустырь.

Аламанда уговаривала его лечь в больницу, чтобы вынули пулю, но Шоданхо ни в какую.

– Уже не болит, – хорохорился он. – Подумаешь, чуть прихрамываю! Пусть уж лучше пуля останется в ноге как горькая память. Потому что солдат, который стрелял в меня из винтовки, пел “Интернационал”. Всюду эти гады коммунисты!

Библиотеку Товарищ Кливон вынужден был закрыть. Кто-то пустил слух, будто он морочит детям головы бесполезным вздором, и связали это с его коммунистическим прошлым. Товарищ Кливон пришел в ярость, но Адинда его успокоила. Библиотеку он все-таки закрыл, припрятав книги и поклявшись дать их прочесть своему будущему ребенку, когда тот подрастет, – пусть все убедятся, что его моральный облик не пострадал.

– Если и был в моей библиотеке бесполезный вздор, то его сожгли, – говорил он.

Шоданхо в то время открыл фабрику льда на средства теневого партнера. Зная, что Товарищ Кливон сейчас на мели, Шоданхо позвал его в помощники – мало того, предложил войти в дело полноправным партнером. Предприятие было многообещающее. Простые рыбаки никуда не делись, но, заметьте, после поражения коммунистов (а это означало и роспуск Союза рыбаков) в водах Халимунды прибавилось крупных судов, и всем требовался лед. Товарища Кливона предложение не заинтересовало. Он не стал говорить почему – то ли из идейных соображений, то ли достаточно с него благодеяний Шоданхо и его жены, – а вместо этого заделался собирателем ласточкиных гнезд. Гнезда продавали по выгодной цене китайцам-посредникам, а те отправляли их в крупные города и за границу. Кто их станет там есть, было ему безразлично; на вкус они не лучше обыкновенной лапши. Говорят, сделаны из птичьей слюны, – не все ли равно, думал Товарищ Кливон, хоть из помета, лишь бы деньги платили, и объединился в бригаду с тремя новыми друзьями.

Лесистый мыс обрывался над морем крутой стеной, а в обрыве темнели норы, большие и маленькие, повыше и пониже, самые нижние во время прилива скрывались под водой, а в норах гнездились изящные черные птички, сновали туда-сюда, реяли над пенными волнами.

Выходили на промысел обычно ночью, с проволочными сетками, едой, карманными фонариками и сывороткой от змеиного яда – в норах водились и змеи. Четверка друзей бесшумно подплывала к утесам на веслах, без мотора. Терпение требовалось немалое: капризные волны то помогали им, то, напротив, скрывали от них норы; вдобавок мог нагрянуть прилив и запереть их в пещере, отрезав от мира. Иногда бросали они якорь у торчащего из воды рифа, доставали страховочную веревку и, рискуя жизнью, взбирались на самый верх. Работа была не из легких, а порой простаивали неделями из-за переменчивой погоды. Зато дело было выгодное – куда прибыльней фермерства или библиотеки.

Так прожил он с месяц, Адинда каждую ночь поджидала его дома с новорожденным Крисаном; но однажды один из товарищей сорвался с утеса и разбился о риф. Смерть была мгновенной, не понадобилась ни первая помощь, ни больница. В ту ночь насобирали они много, да какой смысл, если везешь домой труп товарища? Всю выручку отдали семье погибшего, а промысел решили оставить. Придут на смену им новые собиратели, не миновать и смертей, покуда птицы лепят гнезда, но Товарищ Кливон бросил опасный труд, ведь если он погибнет, то оставит жену и новорожденного сына. Не бывать такому.