Халед Хоссейни - Тысяча сияющих солнц [litres]

– Как тебе живется, девочка моя?

– Я стараюсь держаться, – начала было Мариам и смолкла, стараясь проглотить комок в горле. – Но у меня в ушах все звучат слова, которые она сказала мне на прощанье. Она…

– Ней, ней, ней , – похлопал ее по коленке мулла Фатхулла. – Твоя матушка – да простит ее Аллах – была беспокойная и несчастливая женщина, Мариам-джо. То, что она сделала над собой, – великий грех. Перед самой собой, перед тобой и перед Господом. Конечно же, всемилостивейший Господь простит ее, но она очень огорчила его. Ведь жизнь священна, и тот, кто отбирает ее, – у другого человека или у себя – совершает великое зло в глазах Господа. Видишь ли… – мулла Фатхулла придвинул свой стул поближе и взял Мариам за руку, – я знал твою матушку задолго до твоего рождения, и она была несчастлива уже тогда. Семя зла было посеяно давно и попало на благодатную почву. Хочу только сказать тебе, что твоей вины в случившемся нет. Ты тут ни при чем, дитя мое.

– Я не должна была уходить. Мне следовало…

– Прекрати. Это пагубные мысли. Слышишь меня, Мариам-джо? Дурные, пагубные. Они несут муку. Вины на тебе нет. Никакой.

Мариам кивнула в ответ.

Как ей хотелось поверить мулле Фатхулле! Только не верилось.

Прошла неделя. Однажды днем в дверь Мариам постучали. Вошла высокая белокожая женщина с рыжими волосами и необычайно длинными пальцами.

– Меня зовут Афсун, – сказала женщина. – Я – мама Нилуфар. Почему бы тебе не умыться, Мариам, и не спуститься к нам?

Мариам ответила, что лучше останется у себя.

– На фамиди , ты не поняла. Тебе надо спуститься вниз. У нас есть о чем с тобой поговорить. Это очень важно.

Джалиль с женами расположились за длинным столом темного дерева. Мариам робко примостилась напротив них. В центре стола стояла ваза с цветами и запотевший кувшин с водой. Рыжеволосая Афсун, мама Нилуфар, восседала по правую руку от мужа, Хадиджа и Нарджис – по левую. На шеях у женщин – не на головах! – были небрежно повязаны тонкие черные платки.

Надо же, что-то вроде траура по Нане. Наверное, только что нацепили. Джалиль велел?

Афсун налила из кувшина воды в стакан и поставила перед Мариам на клетчатую салфетку.

– Еще весна не закончилась, а уже такая невыносимая жара.

И Афсун помахала ладонью перед лицом. – Тебе удобно у нас? – У Нарджис маленький подбородок и курчавые черные волосы. – Надеемся, тебе у нас уютно. Это… тяжкое испытание… тебе, наверное, очень трудно. Очень непросто.

Прочие жены насупили брови и сочувственно закивали.

В голове у Мариам шумело, в горле пересохло. Она отпила из стакана.

За окном в саду (как раз за спиной у Джалиля) цвели яблони. На стене у окна висел черный деревянный шкафчик – футляр для часов и оправленной в рамку фотографии. С нее скалили зубы отец семейства и три мальчика. В руках все четверо держали огромную рыбу, чешуя так и сверкала на солнце.

– Значит, так, – начала Афсун. – Я… то есть мы… пригласили тебя сюда, чтобы поделиться радостным известием.

Мариам подняла глаза и заметила, что женщины переглянулись. Джалиль невидящим взглядом уставился на кувшин с водой. К Мариам обратилась Хадиджа (наверное, все было оговорено заранее), с виду самая старшая:

– У тебя есть жених.

Внутри у Мариам все оборвалось.

– Есть… что? – выговорила она непослушными губами.

– Хастегар . Жених. Его зовут Рашид. Его хорошо знает деловой партнер твоего отца. Рашид – пуштун, он родился в Кандагаре, но живет в Кабуле, в районе Дих-Мазанг. У него свой двухэтажный дом.

Афсун кивнула, подтверждая слова Хадиджи. – И он говорит на фарси, как все мы.

Тебе не придется учить пуштунский, – добавила она.

Комната крутилась у Мариам перед глазами, пол под ногами ходил ходуном.

– Рашид – сапожник, – опять взяла слово Хадиджа. – Только он не обычный уличный мучи , нет-нет. У него свой магазин, и он один из самых востребованных мастеров в Кабуле. У него заказывают обувь дипломаты, члены семьи президента – словом, важные лица. Так что ему есть на что содержать жену.

Мариам испытующе смотрела на Джалиля. Сердце у нее так и прыгало.

– Это правда? То, что она говорит, – правда?

Но Джалиль даже не взглянул на нее. Закусив губу, он не отрывал глаз от кувшина.

– Он, конечно, постарше тебя, – заговорила Афсун. – Ему… чуть за сорок. Самое большее – сорок пять. Скажи, Нарджис.

– Да-да. При мне девятилетних девочек выдавали за мужчин на двадцать лет старше твоего жениха, Мариам. Да и нам всем доводилось такое видеть. Сколько тебе лет, пятнадцать? Вполне созрела. В самый раз для невесты.