Пак Кён Ри - Дочери аптекаря Кима

— Капитан! Скорее сюда! Опять дерутся! — К Гиду прибежал запыхавшийся мальчик-слуга.

— Ну и пусть! Что мне до них! Пусть перебьют друг друга! — грубо бросил Гиду, снова затягиваясь сигаретой.

— Так они ж горящими головешками дерутся-то! — раздувая ноздри, не унимался веснушчатый мальчик-слуга.

— Не хватит головешек, дай им весла! — выпустив дым из носа и не меняя позы, сказал Гиду.

— Некому остановить! Они ж друг друга прибьют!

— Да что за черти там схватились-то?

— Рябой и Ким! Они играли в карты, а рябой сжульничал. Вот и завязалась драка.

— Вот и черт с ним, — медленно встав, сказал Гиду и, расправив свои широкие плечи, вышел.

Во дворе два моряка наотмашь бутузили друг друга. Подойдя к дерущимся и особо не разбираясь, кто виноват, Гиду дал Киму сильнейшего пинка под зад, а рябого ударил кулаком в лицо. Одним махом повалил их на землю, но этим дело не закончилось. Гиду разъярился так, что уже не мог остановиться и продолжал жестоко избивать рыбаков. Он не только изливал свою ярость, но и разряжал на них свое раздражение и кипящую злость за свои неудачи.

— Ты, сукин сын! Да чтоб тебе…

Рябой с разбитым в кровь глазом извивался под ударами на земле.

— Сукин ты сын! Мне ли не знать тебя?! Все знаю! Да тебе только гнить за решеткой! Будь ты проклят, вор несчастный! — утирая рукой окровавленный нос, выругался Ким в сторону рябого.

Гиду же в бешенстве, схватив песок, бросил его в лица распластанных на земле рябого и Кима:

— Щенки! Заткнитесь! — крикнул Гиду в сторону стонущих моряков, затем развернулся к толпе зевак и в приступе гнева заорал на них: — Что рты разинули?! Не видали драк, что ли?!

— А что есть еще интереснее драки? — выкрикнул из толпы какой-то пьянчужка, еле стоявший на ногах.

— А кто мне заплатит? — протиснулась сквозь толпу женщина, продававшая выпивку.

Этим все и закончилось.

Гиду спустился к морю. Ветер сбивал с ног. От песка в воздухе ничего не было видно вокруг. Слышно было только завыванье ветра и моря.

Гиду лизнул пораненный в драке палец. Рот наполнился соленой кровью. Он сплюнул на набережную:

— Чертова баба! Да будь она проклята!

Долго не заходила Ёнсук к родителям, а тут неожиданно появилась в их доме, и не одна, а в сопровождении девочки-служанки, державшей за своей спиной ее сына Донхуна, которого Ёнсук обычно никогда не брала с собой.

— Ах! Да неужели наш Донхун пожаловал к нам! — от радости Ханщильдэк захотела взять внука на руки, но малыш захныкал, а потом расплакался. Что бы она ему ни давала — и сладкую сушеную хурму, и яблоко — все было бесполезно: ребенок не переставал капризничать. Мальчик был бледен, словно он ни разу не бывал на солнце, на лбу просвечивали голубые сосудики, придававшие его лицу болезненный вид.

Ёнсук стащила с плеч платок и постелила его у себя на коленях:

— Из больницы мы. Хворает все. Сколько бы его ни лечили, он день и ночь напролет плачет. Не могу больше. Разве это жизнь?

— Он же совсем еще маленький. Что доктор-то говорит?

— Говорит, кормить лучше надо. Что за глупый диагноз! Мы нищие, что ли?

— У него, может, нет аппетита. Но ты все равно должна кормить его, и почаще. Ты ведь его совсем забросила.

— Я же не могу все время отдавать только ему! Тьфу, и зачем я его только родила…

— Доченька, да что ты такое говоришь-то? Убойся, нас могут услышать. Подумай только, что стало бы с тобой без сына? — ужаснулась от слов дочери Ханщильдэк.

— И без него прекрасно бы прожила.

— Не говори так. Слова родителей, сказанные в адрес своих детей, — это не пустой звук. Ты себе и представить сейчас не можешь, как одиноко тебе будет без Донхуна.

Ребенок умолк и, насупившись, словно обиделся, смотрел на мать.

— Мам, а ты не знаешь, каков улов трески в этом году? — спросила Ёнсук.

— И не знаю даже. Вроде бы поймали что-то, — ответила Ханщильдэк.

— Ну, как всегда! Да разве так можно — не знать, что варится, рис или каша?

— Женское дело — с домом управляться, а не в мужские дела нос совать.

— Отец тоже ничего не знает, кто же будет знать-то? Он все доверил какому-то чужаку, разве можно так вести хозяйство?

— Ты, как ни придешь, все чем-то недовольна. В прошлом году не было улова, наверняка в этом году что-нибудь, да и поймают.

— Что ж, остается только сидеть и ждать, — ухмыльнулась Ёнсук, — так или иначе, мне нужно сейчас сто пятьдесят штук трески.