Фридрих Горенштейн - Том 2. Искупление

Рахиль. Путь идут, что мне за дело… Рузя будет кричать, что он Гарика взял с собой на речку, но при чем здесь я?..

Злота. Ша, Рухл, зайдем-ка к себе… Вот они возвращаются, дверь хлопнула.

Входит Сумер с кошелкой.

Сумер. Что у вас дверь открыта?

Рахиль. Почему ты заходишь и никогда не здороваешься?

Сумер (смеется). Слышишь, Злота? Рухл уже хочет со мной ругаться… Я спрашиваю, почему дверь открыта?

Рахиль. Физкультурник ушел. Он же ходит на речку и раздевается голый и бегает там, как сумасшедший, по снегу. И купается в прорубь. (Смеется) Пусть он купается, но зачем он ребенка берет с собой, зачем Гарика берет с собой?..

Сумер. А что слышно у Гарика?

Злота. Ой, несчастье… Он только хочет жениться на Тинке…

Рахиль. Ой, Сумер, я железная, что я все это выдерживаю. Лучше находиться в тюрьме, где ты был два года, чем это выдерживать.

Сумер (смеется). Ты хочешь в тюрьму? У меня там осталось много знакомых. Даже попки, что сидят на вышке с оружием, мои знакомые. У меня там был швейный цех. Мы шили мешки, спецодежда, все, что надо, мы шили. Баланду я не ел, у меня всегда был лишний кусок балясины.

Рахиль. Сумер, вус эйст балясина?

Сумер(смеется). Воры на колбаса говорят: балясина.

Рахиль (смеется). Сумер, ты ж в тюрьме стал настоящий гонеф… Настоящий вор…

Сумер (смеется). В тюрьме я тоже был заведующим. А ты помнишь, когда во время войны меня мобилизовали на трудовой фронт и послали в Киров на лесоразработки? Так меня там тоже сделали заведующим. Мне выдали хорошие валенки, хороший полушубок, сани с лошадью, возчика… Я пользовался авторитетом.

Злота. Сумер, что ты стоишь в дверях, сядь к столу.

Сумер (садится к столу прямо в пальто и шапке, рассказывает очень громким, веселым голосом). Слышишь… Так среди мобилизованных был на моем участке один еврей… Мне его стало жалко, думаю, пусть сидит в тепле и топит печки в бараках и конторе. Так этот еврей начал лениться, начал мне грубить и вообще так себя вести, будто я ему что-то должен. Ды гоем приходят с работы, бараки не топлены, в конторе не топлено, грязно… Я ему говорю: чего я тебя взял? Что ты мне Грыцько за кум, а Мыкита за сват… Я вместо тебя возьму гоя, так он мне будет благодарен, и я буду уверен, что он меня не подведет. Будет чисто, вытоплено всегда. Я с этим евреем год мучился, пока меня на другой участок не перевели.

Рахиль. Есть евреи, что они должны харкать кровью. В прошлом году, когда ты, ой вэй з мир, сидел в тюрьму, так на День Победы мы с Злотой немного вышли на бульвар… Ты же знаешь, в День Победы я всегда плачу, ибо муж мой лежит в земле.

Сумер. Ну дым шпыц… Конец…

Рахиль. Ничего… Мы выходим, а Злота еле идет… Ты же знаешь, как Злота ходит и какая она хорошая, ты тоже знаешь.

Злота. Вечно она на меня наговаривает. Я такая больная. С тех пор я еще ни разу не была на улице. (Плачет.)

Рахиль. Вот она уже плачет. Ничего… Было гуляние… Йойны Макзаника сын вышел читать стихи, так его объявили: инженер Макзаник… Какой он инженер, если он кончил Бердичевский техникум?

Сумер. Дым шпыц… Конец… Конец рассказывай…

Рахиль. Так приехал Бронфенмахер из Москвы с новой женой.

Сумер. Красивая жена?

Рахиль. Как моя жизнь, красивая. Ты любишь, когда старуха надевает туфли на тонкий каблук?

Злота. Она очень красивая дама… Я не люблю, когда говорят.

Рахиль. Сумер, ты меня слушай… И с ней приехал ее брат, который очень большой из себя… Московский еврей… Так он над Бердичевом смеялся… Я ему говорю, что вы смеетесь?.. Да, ты же знаешь, что я могу сказать.

Сумер. О, попасть в твой рот…

Рахиль. Ничего, беспокойся про свой рот…

Сумер. Так ты расскажешь конец?

Рахиль. Подожди, а что я делаю, к чему я веду? Быля вышла с Йойной, который носил такую шляпу, что она меня держит в Бердичеве… И Миля тоже одел шляпу… Ты понимаешь, Миля одел шляпу… И они все идут… А в это время подходит к братской могиле Маматюк… Ты знаешь Маматюка?

Сумер. Отставник, это он работает на сахарном заводе?