Юрий Додолев: Просто жизнь: Повести и рассказы

— Только людей насмешим! — воскликнула Анна Григорьевна. — Да и не выживет он — вон сколько сил впустую потрачено.

— Эта выживет, — возразил Василий Иванович, сделав упор на слове «эта», и Анна Григорьевна поняла, что он хочет девочку, представила себя с новорожденной на руках, ощутила нежное, по-особенному пахнущее тельце и подумала, что муж любит детей, что именно поэтому он и согласился стать директором школы, вспомнила, как волновался Василий Иванович, когда приближались роды, как втихомолку плакал на похоронах, и не сказала ему обычного в последние годы: «Смотри, ребятенка не сделай», когда он проявил свойственное всем мужчинам нетерпение.

Дом хозяйки квартиры находился на окраине села. Из тайги сюда забегали козули, кабаны, олени. Иногда животным удавалось скрыться, но еще чаще их шкуры распластывались для просушки, а мясо вялилось или солилось, одним словом, заготовлялось впрок.

В конце улицы была церквушка — маленькая, деревянная, без куполов. Фасад с остроконечной крышей был чуть задвинут, левый придел казался короче правого, в центре возвышалась обшитая тесом звонница с медным, сверкавшим на солнце крестом; в узкие решетчатые окна были вставлены не то картины, не то иконы — в этом Ветлугин не разбирался. Окрашенная в яркий синий цвет, чистенькая, аккуратная, эта церквушка радовала взгляд. За ней виднелся погост — заросшие травой могилы с темными крестами, большей частью покосившимися.

— Тут спокойно, тихо, — сказал Василий Иванович, когда были выгружены все вещи. — Одна беда — церковь рядом. Зато всех богомольцев в лицо будете знать. Это тоже нужно!

А почему это нужно, директор не объяснил.

Дом, в котором предстояло жить Ветлугину, был построен на манер украинской хаты — обмазан глиной и побелен снаружи и внутри. Именно этим отличались дома поселенцев от добротных, сложенных из толстых бревен изб старожилов. Хозяйка — мать четырех детей — родилась и жила под Тернополем, в тихом местечке, расположенном неподалеку от шоссе. В это местечко повадились приходить бандеровцы. Они клянчили, а чаще просто отбирали хлеб, сало и все прочее, на сходках орали о вольной Украине, стращали колхозами, говорили, что скоро начнется новая война, агитировали вступать в их «армию». Поддавшись на уговоры, муж Галины Тарасовны — так хозяйка назвала себя — ушел в лес, хотя его никто не притеснял, никто не обижал.

На проселочных дорогах гремели выстрелы, в селах пылали хаты, на дубах раскачивались изуродованные трупы коммунистов, комсомольцев, милиционеров. В те дни Галина Тарасовна видела мужа только ночью, да и то изредка. Словно вор, пробирался он в родную хату, постучав, как было условлено, в крайнее окно. Потом — исчез. Галина Тарасовна была умной женщиной, не сомневалась, что мужу, если он жив, все равно придется отвечать по всей строгости закона. В местечке все напоминало его, причиняло боль. Именно поэтому, когда в районной газете появилось обращение к желающим переселиться на Дальний Восток, она не стала раздумывать. Так Галина Тарасовна очутилась в Хабаровском крае, в селе, совсем не похожем на утопавшее в садах местечко. Горе преждевременно иссушило и состарило эту женщину. Она жила в Хабаровском крае четвертый год, работала в колхозе. Местные жители говорили по-русски, и очень скоро Галина Тарасовна стала говорить, как они. Лишь хата да рушники на стенах напоминали ей прежнюю жизнь. Она не верила, что когда-нибудь свидится с мужем, да и не очень хотела этого: в пути согрешила, в положенный срок родила белобрысого мальца с голубыми глазенками. Чутье подсказывало: муж не простит. Если бы малец был похож на нее, то она непременно доказала бы, что он — мужнина кровь. А теперь не докажешь — хоть волосы на себе рви.

Обо всем этом Галина Тарасовна рассказала откровенно, с грустной улыбкой. Она уже ничего не скрывала от людей — все самое страшное было позади.

Хата состояла из кухни и двух комнат. Самую просторную Галина Тарасовна отвела Ветлугину. Она охотно взяла постояльца: учителям выдавались дрова и керосин — то, в чем хозяйка постоянно нуждалась. Хата строилась с расчетом на тернопольскую погоду. А тут случались такие морозы, что стены промерзали насквозь. Надо было топить и топить. Поблизости от села валить деревья не разрешали. Для поездки в тайгу требовался транспорт. Колхозных лошадей председатель не давал. Приходилось топить сухостоем и сучьями. Тонкие полешки сгорали как порох, совсем не давали тепла. Керосин привозили редко, отпускали по три литра на семью. Учителям дрова выдавали хорошие и помногу и керосину отпускали — сколько хочешь.