И вновь дурман цветущей липы,
Птиц то ли вскрики, то ли всхлипы,
Конец июня, царство дня… 17 17 Музыка Р. Майорова, слова Т. Кузовлёвой.
Она оказалась неожиданно трудной, но мы всё-таки выучили и сыграли – уже после того как студенты разъехались по своим новым городам. Именно эти два события окончательно дали мне понять, что никакого второго круга у времени не будет. Превращайся в камень, Саня, в камень, выпущенный из катапульты!..
Что можно вспомнить о последнем школьном полугодии? Оксана Ткаченко вернулась из Москвы таинственно-хитрая или хитро-таинственная. Влюбилась там? – подумал я сразу и не ошибся. До сих пор, когда слышу разговоры о невозможности дружбы между девушкой и парнем, вспоминаю Оксану и наши с ней отношения в эти месяцы. Не было у вас, господа, таких друзей и таких подруг!
Мы с Таней всё так же часто отсылали друг другу письма и не повторялись, каждый раз отыскивая новые, новые темы. То, что их находила она, было не удивительно, но ведь как-то и я умудрялся. Очень скоро письма, разложенные стопками, заняли целый ящик моего стола: кроме Таниной, самой высокой и быстро растущей, – от всех одиннадцатиклассников и от Лены Гончаренко. Она была в порядке, в новой школе приняли хорошо, не сравнить с нашим зверинцем. Брат вёл себя смирно – зарабатывал характеристику для суворовского училища, да и побаивался отчима: нрав у Анатолия, как я понял, был крутой, и рука потяжелее некоторых. С Леной мы переписывались в сдержанном, немного шутливом тоне, словно договорившись не упоминать внезапное прощание. Но как она решилась прийти! Я представлял, чего это стоило, какой смелости надо было набраться! И вот – ни слова, ни малого намёка, только иногда мелькнёт сожаление о том, что нельзя вернуться, переиграть, вновь почувствовать её так близко; мелькнёт, даже выскочит на лист, но я мигом скомкаю и напишу новый, шутливо-сдержанный… Ладно, я знал на опыте, что от этих мыслей не останется следа, когда будет рядом настоящая, неунывающая Таня.
Что ещё? Замена в «Подвале» мне нашлась сама – девятиклассник Лёша Фридман, чьи пальцы были тоньше моих и умели бегать по грифу куда проворнее.
Весной у нас наконец-то открылся компьютерный класс. Я успел поиграть в тетрис и увидеть на дисплее «Здравствуй, мир», написанный собственными руками. Учёба? Учёбы как таковой в эти полгода не было – одно лишь повторение пройдённого, подготовка к будущим испытаниям. Последний звонок, выпускные экзамены, вручение аттестатов, прогулка на штабном катере… Всё как у других, и задерживаться здесь не стоит.
Прежде чем начались вступительные экзамены, я успел отзаниматься на месячных подготовительных курсах, взять несколько уроков английского у Станислава и надуться самоуверенностью, без которой лучше было бы обойтись. После сочинения, оцененного четвёркой, на следующем экзамене – истории – вытянул чуть ли не единственный вопрос, который упустил при подготовке. Трижды долбаная третья пятилетка! Первую знал, вторую знал, а о третьей – лишь то, что началась в 1938 году и не окончилась, так как война перепутала все планы. Догадался об ожиданиях войны и увеличении оборонных расходов. Получил трояк: на первый вопрос, по дореволюционной истории, ответил всё-таки прилично.
Ничего, – думал, шагая по Менделеевской линии, – только в октябре будет семнадцать, год в запасе, к новому лету выучу третью пятилетку, двадцать третью в пятой степени, сорок восьмую в крапинку… Но уже возле памятника Ломоносову настроение изменилось. Вам-то, с рыбным обозом, было труднее, Михал Васильевич! Не всё потеряно, проиграно сражение, впереди два, свистать всех наверх! В этой мысли меня укрепила Таня и все домашние. Английского я побаивался, но управляемый страх лучше бесконтрольной спеси. Ответил на четыре, на большее вряд ли мог рассчитывать. Последний день, русский и литература устно, моя сильнейшая сторона… Отлично!!! Есть проходной балл! И ни капли жалости к не набравшим этого балла, кроме симпатичной барышни из Мурманска, с которой разговорился под дверью аудитории. У неё было такое же положение, как у меня, но что-то напутала в характеристике Онегина или Вронского – и до встречи через год…
Теперь надо отставить прыжки до потолка и объяснить, что понесло меня на филфак. Место без определённой перспективы да ещё девичье царство – при горячей и нежной Тане… Но дело в том, что я далеко не так кристально, как она, представлял будущее. Университет, работа учителем? Университет, аспирантура и что там дальше? Всё это были очень туманные галактики. Просто я знал, что физиком или математиком быть не смогу. Врачом, как Таня? Не чувствовал склонности, а без неё не стоит и браться. Юристом? Взвою от казённого языка законов, кодексов и протоколов… Большая часть моих способностей, не сто процентов, но восемьдесят точно, жила в области гуманитарных наук, а какая здесь может быть чёткая перспектива? Поступить, начать понемногу работать, образование добавит культуры, солидности, в итоге куда-нибудь вырулим и причалим.
Читать дальше