Мюриель Барбери - Элегантность ёжика [litres]

– До свидания, – ответила Палома и первый раз за все время улыбнулась, какой-то вялой, похожей на гримаску улыбкой, от которой у меня защемило сердце.

– Тебе пора домой, – сказала я. – А то родители будут беспокоиться.

Она встала, нехотя пошла к двери и прежде, чем выйти, сказала:

– Несомненно, вы очень умная. – И, не дождавшись ответа (я онемела от изумления), заключила: – Вы нашли отличное укрытие.

Депеша, которую курьер принес для Ее Хамского Величества Коломбы, была открыта.

Конверт и не думали заклеивать, даже белую защитную полоску с клапана не сняли. Раззявленный, как старый драный ботинок, он оставлял на виду скрепленную спиралью рукопись.

Почему отправитель не потрудился запечатать пакет? По моему разумению, причиной послужила не столько вера в порядочность курьеров и консьержек, сколько уверенность в том, что содержимое их не заинтересует.

Первый раз в жизни, клянусь всеми богами и покорнейше прошу принять во внимание обстоятельства (бессонная ночь, летний дождь, Палома и т. д.), я сделала такое. Осторожно достала из конверта рукопись.

Коломба Жосс. «Аргумент potentia dei absoluta». Дипломная работа. Научный руководитель – профессор Мариан. Университет Париж I – Сорбонна.

К обложке прикреплена записка:

Дорогая Коломба Жосс!

Вот мои замечания. Благодарю за курьера. Увидимся завтра в Сольшуар.

Ваш Ж. Мариан.

Из вступления явствует, что работа посвящена средневековой философии. А точнее, Уильяму Оккаму, францисканскому монаху-логику XIV века. Ну а Сольшуар – это библиотека «богословских и философских наук», ее держат доминиканцы, и находится она в Тринадцатом округе. Там обширный фонд средневековой литературы, в том числе, если не ошибаюсь, полное пятнадцатитомное собрание Уильяма Оккама на латыни. Откуда я знаю? Да я туда ходила несколько лет тому назад. Зачем? Просто так. Увидела на карте Парижа эту библиотеку, как было сказано, доступную для всех, и решила ознакомиться – для коллекции. Народу в залах негусто, все, кого я видела, – это либо ученые мужи преклонных лет, либо студенты-умники. Однажды я разговорилась там с одним дипломником, который писал работу по греческой патристике, смотрела на него и все удивлялась, как можно тратить молодые годы на изучение таких отвлеченных предметов. И в самом деле, по сравнению с тем, что является самым существенным для всех приматов, – вопросами секса, иерархии и территории, – рассуждения о смысле молитвы у Августина Гиппонского выглядят совершенной ерундой. Мне возразят, что человеку свойственно искать смысл, выходящий за рамки естественных потребностей. А я отвечу, что это верно (иначе не было бы литературы) и совсем не верно: ведь стремление к смыслу – это тоже потребность, я бы сказала даже, высшая из всех потребностей, поскольку прибегает для своего удовлетворения к наиболее действенному средству, то есть к разуму. Поиски смысла и красоты – вовсе не признак того, что человек выше животных и, в отличие от животных, видит целью своей жизни просветление духа; нет, это лучшее оружие для удовлетворения вполне обыденных и материальных нужд. Другое дело, что в силу особого устройства нервных связей, действительно присущего лишь человеку, мы придаем оружию самодовлеющую ценность, и потому разум, это совершеннейшее средство выживания, еще и позволяет нам производить сложные построения на пустом месте, порождать лишенные практического значения мысли и ничему не служащую красоту. Это своего рода сбой, незначительное следствие тонкой организации коры головного мозга, нефункциональная аномалия, попусту расходующая важные ресурсы.

Если же упомянутые поиски не носят совсем уж бредовый характер, то они действительно связаны с необходимостью, которая нисколько не противоречит животной природе. Литература, например, играет вполне прагматическую роль. Как и все другие виды искусства, она призвана сделать более приемлемым отправление наших жизненно важных функций. Люди формируют свою судьбу, размышляя о мире и о себе самом, и то, что мы постигаем таким путем, невыносимо, как любая голая правда. Нам ведомо, что мы не боги, созидающие мир силой собственной мысли, а всего лишь животные, наделенные средством выживания , и нам нужно что-нибудь такое, что делало бы эту истину не слишком горькой и защищало от бесконечной, жалкой канители, на которую обречены живые организмы.

И вот мы изобретаем искусство, еще одно средство выживания нашего биологического вида.