Андреас Штайнхёфель - В центре Вселенной

– Когда ты снова уезжаешь?

– Под Новый год. Сначала поездом на север, а там я взойду на борт – и земля меня еще неделю не увидит. – В его голосе уже сейчас звучит облегчение, хотя он пробыл с нами всего половину своего времени на берегу.

– И куда ты?

– В Америку. – Он смотрит на меня краем глаза – думаю, потому что он знает, как на меня действует это слово. – Ты мог бы поплыть со мной, Фил. Если захочешь, конечно.

Я останавливаюсь как громом пораженный и могу только моргать от неожиданности.

– Это торговое судно, довольно большое, – продолжает он. – На нем машины, техника, что-то еще – меня никогда не интересовал товар, честно говоря.

– Я мог бы… Ты хочешь сказать, я мог бы просто так взять и поплыть?

– Для пары лишних рабочих рук на судне всегда должно найтись место, – усмехается он. – К тому же я знаю капитана.

– А как же школа?

Он смотрит на меня так, будто сомневается, все ли со мной в порядке.

– Ты же это не всерьез, правда?

Не помню, когда в последний раз меня что-то, настолько заинтриговало. Сердце взлетело и бьется где-то в горле, стучит, как неумолкающий мотор, и мне мерещатся пароходы, их мощные турбины и будоражащие море лопасти винтов.

– Знаешь… я подумаю, о’кей?

– Не торопись с ответом.

– Но Глэсс не должна ничего знать.

– Не беспокойся. Это решение касается только тебя.

На обратном пути Михаэль отдаляется от нас, оставив Глэсс на попечение дамам, и какое-то время в одиночку бредет по берегу, почти по самому краю, задумчиво смотря куда-то перед собой, улыбаясь и время от времени делая шире шаг или поддевая снег носком ботинка, как маленький мальчик. Он то и дело усмехается самому себе, довольно громко, и я невольно спрашиваю себя, где этот человек, который день ото дня все больше влюбляется в мою мать, так научился не бояться одиночества.

Вернувшись в Визибл, я поднимаюсь к себе и снова смотрю на обветшалую старую карту. Потом выдергиваю все зеленые кнопки – почти двадцать штук – и втыкаю их вдоль Восточного побережья Штатов, отступаю назад и вижу яркую вьющуюся ленту, сияющую мне навстречу, как горизонт давней мечты. И действительно, не раз я мечтал о том, чтобы отправиться с Гейблом, – чаще, чем мог бы сосчитать. Но тогда я был еще совсем ребенком, а желание отправиться в плавание – не более чем желанием пережить захватывающие приключения или устремить взгляд в бесконечную даль в поисках краешка земли.

– Если ты уйдешь, – раздается внутри меня шепот Палейко, – это будет означать, что ты просто сбежишь. Побег, мой маленький бледнолицый друг, и ничего более.

– Это не побег.

– Считаешь, что это новое начало? Называй как хочешь, но неужели ты считаешь, что не оставляешь незаконченных дел?

– Не торопи меня.

Будь это побегом, мне хватило бы одного взгляда на шрамы Гейбла, чтобы понять, что от себя не убежишь, как ни старайся. Он пронес свое разочарование сквозь моря и океаны, так же как Глэсс пронесла воспоминания о Номере Три через страны и континенты. Его шрамы всегда вгоняли меня в смятение – это дикое, так тщательно взлелеянное внутреннее запустение полностью завладело его телом и душой. Хотя… В эти дни я все время пытался украдкой бросить взгляд на шрам. Но Гейбл носит либо свитера, либо рубашки, и все с длинными рукавами – и, в отличие от своих прошлых визитов, он уже не ходит по дому с обнаженным торсом, плутая в поисках ванны. Что-то смутно подсказывает мне, что он сам не хочет больше видеть его.

– Все меняется, Палейко.

– Так же легко, как Тереза поменяла шампунь? Ты не можешь спровоцировать изменения по своему желанию. Или хочешь сказать, ты поплыл бы, будь то не Америка, а другая страна?

– Возможно.

– Хочешь найти его, не правда ли? Это и было первым, о чем ты подумал, когда получил такое заманчивое предложение. О Номере Три и ни о чем другом.

– Да, ты прав.

– Считаешь это хорошей идеей?

– Закрой свой рот, Палейко. Ты умер. И если я так и не нашел твой розовый кристалл, это не означает…

– Неправда! Я никогда не умру, Фил. Это и благодать, и проклятие подарка. Тереза отдала меня тебе – и теперь я всегда с тобой.

– Тоже мне, ангел-хранитель. Принимать решения я уже умею сам.

– Что и требуется доказать. Кто это сказал, не помнишь?

Решение дается мне довольно легко. Труднее сказать об этом Глэсс – я опасаюсь, что она начнет возражать и приложит все усилия, дабы отговорить меня от подобных затей. Но с Дианой я делюсь. Она сощуривается, почти зажмуривается, как будто ей попала пылинка в глаз.