Илья Ильф - Двенадцать стульев [litres, Полная версия романа]

И они ринулись к выходу. К их удивлению, у двери, ведущей со сцены в переулок, лежал на спине целый и невредимый гамбсовский стул. Издав собачий визг, Ипполит Матвеевич вцепился в него мертвой хваткой.

– Давайте плоскогубцы! – крикнул он Остапу.

– Идиот вы паршивый! – застонал Остап. – Сейчас потолок обвалится, а он тут с ума сходит! Скорее на воздух.

– Плоскогубцы! – ревел обезумевший Ипполит Матвеевич.

– Ну вас к черту! Пропадайте здесь с вашим стулом! А мне моя жизнь дорога, как память!

С этими словами Остап кинулся к двери. Ипполит Матвеевич залаял и, подхватив стул, побежал за Остапом. Как только они очутились на середине переулка, земля тошно зашаталась под ногами, с крыши театра повалилась черепица, и на том месте, которое концессионеры только что покинули, уже лежали останки гидравлического пресса.

– Ну, теперь давайте стул! – хладнокровно сказал Бендер. – Вам, я вижу, уже надоело его держать.

– Не дам! – взвизгнул Ипполит Матвеевич.

– Это что такое? Бунт на корабле? Отдайте стул! Слышите?

– Это мой стул! – заклекотал Воробьянинов, перекрывая стон, плач и треск, несшиеся отовсюду.

– В таком случае получайте гонорар, старая калоша!

И Остап ударил Воробьянинова медной ладонью по шее.

В эту же минуту по переулку промчался пожарный обоз с факелами, и при их трепетном свете Ипполит Матвеевич увидел на лице Бендера такое страшное выражение, что мгновенно покорился и отдал стул.

– Ну, теперь хорошо, – сказал Остап, переводя дыхание, – бунт подавлен. А сейчас возьмите стул и несите его за мной. Вы отвечаете мне за целость вещи. Если даже будет удар в пятьдесят баллов, стул должен быть сохранен. Поняли?

– Понял.

Всю ночь концессионеры блуждали вместе с паническими толпами, не решаясь, как и все, войти в покинутые дома, ожидая новых ударов.

На рассвете, когда страх немного уменьшился, Остап выбрал местечко, поблизости которого не было ни стен, которые могли бы обвалиться, ни людей, которые могли бы помешать, и приступил к вскрытию стула. Результаты вскрытия поразили обоих концессионеров. В стуле ничего не было. Ипполит Матвеевич, не выдержавший всех потрясений ночи и утра, засмеялся крысиным смешком. Непосредственно вслед за этим раздался третий удар, земля разверзлась и поглотила пощаженный первым толчком землетрясения и развороченный людьми гамбсовский стул, цветочки которого улыбались взошедшему в облачной пыли солнцу.

Ипполит Матвеевич стал на четвереньки и, оборотив помятое лицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл. Слушая его, великий комбинатор свалился в обморок. Когда он очнулся, то увидел рядом с собой заросший лиловой щетиной подбородок Воробьянинова. Ипполит Матвеевич тожебыл без сознания.

– В конце концов, – сказал Остап голосом выздоравливающего тифозного, – теперь у нас осталось сто шансов из ста. Последний стул (при слове «стул» Ипполит Матвеевич очнулся) исчез в товарном дворе Октябрьского вокзала, но отнюдь не провалился сквозь землю. В чем дело? Заседание продолжается!

Где-то с грохотом падали кирпичи. Протяжно кричала пароходная сирена. Простоволосая женщина в нижней юбке бежала посреди улицы.

В дождливый день конца октября Ипполит Матвеевич без пиджака, в лунном жилете, осыпанном мелкой серебряной звездой, хлопотал в комнате Иванопуло. Ипполит Матвеевич работал на подоконнике, потому что стола в комнате до сих пор не было. Великий комбинатор получил большой заказ по художественной части – на изготовление адресных табличек для жилтовариществ. Исполнение табличек по трафарету Остап возложил на Воробьянинова, а сам целый почти месяц, со времени приезда в Москву, кружил в районе Октябрьского вокзала, с непостижимой страстью выискивая следы последнего, безусловно таящего в себе бриллиантымадам Петуховой, стула.

Наморщив лоб, Ипполит Матвеевич трафаретил железные досочки. За полгода бриллиантовойскачки он растерял все свои привычки. Просыпаясь по утрам, не пел он уже своих бонжуров и гутморгенов, далеко в прошлом остался морозный с жилкой стакан, из которого пивал он молоко, будучи делопроизводителем ЗАГСа уездного города N. И баронские сапоги с квадратными носами и низкими подборами, брошенные во время погони за театром Колумба, гнили где-то на Тифлисской свалке. По ночам Ипполиту Матвеевичу виделись горные хребты, украшенные дикими транспарантами, летал перед его глазами Изнуренков, подрагивая коричневыми ляжками, переворачивались лодки, тонули люди, падал с неба кирпич, и разверзшаяся земля пускала в глаза серый дым.