Карен Уайт - Музыка ветра

– Хорошо, мы подумаем над этим, – уступила она, в глубине души категорически не соглашаясь с тем, что придется отказаться от мечты всей ее жизни. – Но вполне возможно, в Южной Каролине живут более умные дети и они не станут зацикливаться на том, что твое имя начинается с такой же буквы, что и слова «осел».

Мальчик тяжело вздохнул, сотрясая воздух своими узенькими плечиками. Он снова взглянул на модель самолета-лего.

– Наверное, я все же оставлю самолет здесь.

Он согнулся и бережно поставил модель на дно шкафа, слева от дверцы, аккуратно прислонив самолетик к задней стенке.

– Не надо, Оуэн! Заверяю тебя, я буду вести машину очень осторожно. Твой самолетик не сломается.

Мальчонка снова бросил на нее задумчивый взгляд.

– Нет, ему место здесь. Ведь он принадлежал прежнему Оуэну. А в Южной Каролине я стану совсем-совсем другим.

Лорелея почувствовала, как на ее глаза наворачиваются слезы. Она всегда знала, что у нее очень-очень умный сын. Но никогда не догадывалась, что он так сильно переживает из-за своего имени. Но сейчас она ничего не сказала. Только молча кивнула головой и, перегнувшись через голову сына, закрыла дверцу шкафа.

А потом обняла мальчика и крепко прижала к себе, чувствуя каждую его косточку под своей рукой. А джинсы-то ему уже маловаты, спохватилась она с некоторым смущением. Сын растет не по дням, а по часам. Она даже отследить не успевает толком. Впрочем, она сознательно не стала покупать Оуэну новые джинсы. Просто ей не хотелось признавать очевидное: ее сын взрослеет. Лорелея снова поцеловала мальчика в макушку, мысленно пообещав себе, что по дороге они обязательно заедут в какой-нибудь торговый центр. Нельзя, чтобы ее сын появился в Южной Каролине в таком виде. Еще, чего доброго, сестра Оуэна вообразит, что его мама совсем не следит за ним.

– Вот увидишь! Все у нас будет хорошо, – проговорила она вслух, а про себя подумала, что в Тетрадь умных мыслей стоит внести вот эту. Иногда необходимо прибегать ко лжи, потому что правда может разорвать сердце.

Из дома они вышли вместе, и никто из них не оглянулся назад. Будто оба они догадывались, что только что попрощались со своим домом навсегда. Убедившись в том, что Оуэн устроился на заднем сиденье, как положено, Лорелея включила зажигание в своем спортивно-утилитарном автомобиле и выехала на шоссе, мысленно пообещав себе внести еще одну сентенцию в свою Тетрадь умных мыслей.

Иногда за бравадой скрывается самое обычное отчаяние. Нужно действительно довести человека до отчаяния, чтобы он стал храбрым.

Температура самовозгорания любого материала, включая бумагу, зависит от состава материала, его объема, плотности, формы, а также от времени, в течение которого он подвергался воздействию высоких температур. Я вспомнила, как однажды это сказал мне Кэл и при этом добавил, что он терпеть не может заглавие романа Рэя Брэдбери «451 градус по Фаренгейту», потому что оно в корне ошибочно.

Не помню, как я очутилась на кожаном диване, стоявшем в кабинете мистера Уильямса. Помню лишь, что мисс Дайфлой вошла в комнату, держа в руках высокий стакан с водой. Вода была холодной, даже края стакана запотели. И тут я вспомнила свое спонтанное признание и как стала после этих слов задыхаться, хватая ртом воздух.

Я закрыла глаза, представив себе, как мистер Уильямс бережно подхватил меня под руку и повел к дивану. Какой стыд! Я невольно втянула в себя плечи от смущения. Мои глаза распухли и покраснели, словно я проплакала всю ту тысячу с лишним миль, что добиралась сюда. Но я твердо знала, что не плакала. Я ведь спец по контролю за собственными чувствами. Многолетняя практика, так сказать. Но что-то было такое в мистере Уильямсе… И смотрел он на меня так, что я почему-то сразу же вспомнила своего отца и себя совсем еще маленькой девочкой… еще до того, как все в моей жизни переменилось и стало другим.

Мисс Дайфлой вложила мне в руки холодный стакан, и я поднесла его к губам. Руки дрожали, и несколько капель воды расплескались и упали мне на подбородок. Мистер Уильямс тотчас же извлек из кармана брюк отутюженный носовой платок и протянул его мне. Я заметила в уголке его монограмму, вышитую темно-синим мулине. И вид этого безукоризненно чистого батистового платка, и вышитая монограмма, все эти мелочи мгновенно сообщили мне бездну информации о его второй половине, миссис Уильямс, и странным образом мне вдруг полегчало, и я даже почувствовала себя почти как дома.