Тамара Лисицкая - Поцелуй аиста

— Василий Степочкин, частный предприниматель, овощи.

— Я рождественскую полосу готовлю про доблесть в быту. Могу я про ваш снег написать?

— А чего в нем такого?

— Ну, так. Романтика.

— А, ну, можно. Мы, кстати, рожали первую дочку вместе. Вот это — доблесть.

— Рисковый вы.

— Можете написать, что я этих детей новорожденных видел буквально вот сразу, как они пришли. Мою Розиту и пацана одного, который одновременно с ней родился.

— И как?

Лысый задумался.

— У пацана — вот такие яйца!

Привет, я Александра Перунова. Я расскажу, как я рожала старшего сына. Его зовут Ричард, он классный.

Дело было 27 мая 1999. Моя тогдашняя докторша, Ж.Е., осмотрела меня, радостно заявила, что «мы в родах», и отправила собирать вещи. Сказала, что «рожать будем как в сказке», если я буду ее слушаться. Я обещала слушаться, хотя повод продемонстрировать силу моего слова не представился: рожала я без Ж.Е. Но об этом после.

Я вся была такая восторженная и возбужденная. Солнце светило, а другие беременные пялились явно с завистью. Тетя-клизма сделала комплимент, сказала, что рожать буду легко. Сообщила, что шейка раскрылась на «чего-то 8». И это тоже было в кайф. Целых 8 чего-то, и абсолютно терпимо, практически без боли, хоть и без сна…

Потом пришла Ж.Е., отфильтровала вещи, оставила кружку с ложкой, мыло, зубную щетку и электрочайник, потому что в роддоме традиционно отключили горячую воду — у нас же ее всегда летом отключают, это национальная особенность. Выдали веселенькую драную сорочку, и все вместе — я, Ж.Е. и сорочка — бодро поехали на третий этаж. Самое странное место в мире.

Третий этаж — как новый и сложный уровень компьютерной ходилки. Открывается дверь — и перед тобой мрачный кафельный коридор… Мало света и свободного пространства, каталки вдоль стен, какая-то смесь тревоги и ненастоящести + шастают туда-сюда медики в штанишках и искореженные схватками роженицы в драных сорочках. Если бы не серьезность момента, можно было бы поржать над несуразностью этих поз и сорочек. Никто никому не мешает, никто никем не интересуется, никто не пристает ни к кому со скорой медицинской помощью. Ж.Е. с прибаутками отвела меня в комнату (палату, офис, кабинет?) — четыре эксклюзивные кровати, стойка-стол с тетями-врачами и аппарат с экраном. Эксклюзивность кровати заключалась в размерах (большая, широкая), в матрасе (черный, мрачный, подозрительный мат) и в общем дизайне (что-то из разряда орудий инквизиции).

Я так вежливенько попыталась узнать, на какой из четырех мне можно поселиться, поскольку искренне полагала, что несколько дней буду находиться здесь, под присмотром врачей. Мне разрешили занять любое место, «это все равно не надолго». И даже выдали абстрактную простынку. Теперь-то я знаю, что эти кровати «не для жизни, но для предродовых мучений», но тогда это еще не казалось таким очевидным. Мне было интересно, адреналиново и не очень понятно, почему некоторые беременные ходят с такими странными лицами.

Ж.Е. предупредила всех, что «это моя девочка», и увела меня на кресло. На двоих с еще одной тетей-доктором они меня внимательно изучили и совершили акцию под названием «проколоть плодный пузырь». Ощущения не то чтобы сладкие, но и неприятными их назвать нельзя. Секунд на десять ощутила себя винной бочкой, из которой выбили пробку.

Потом я оптимистично сползла с кресла (я же сильная женщина!) и изъявила готовность идти рожать. На что обе мастерицы игры ласково посмеялись и посоветовали погулять пару часиков по коридору и только потом рожать…

И я пошла гулять по коридору. И, между прочим, сразу же ощутила нечто, что условно для себя обозначила как «схватку». Те же ночные ощущения ноющего крестца, только посильнее и как бы «по-сухому». С некоторым внутренним трением, с подскочившей под кожей температурой. И, в общем, это уже было как-то не очень приятно, но — честное слово — я пыталась оставаться при лице. Бродила по коридору. Гуляла себе.

Очень хотела добрести до окна в торце и там повисеть на подоконнике, посмотреть на простых людей… Но строгие медики меня бесцеремонно останавливали и возвращали на территорию «для гуляния» — 10–15 метров кафеля в глухом коридорном аппендиксе. И это ограничение было таким бессмысленным и беспощадным, что я решила вернуться и залечь в знак протеста на свою простынку.