Тамара Лисицкая - Поцелуй аиста

О! Это та самая… в розовом спортивном… со стразиками… Милка-искусительница… Держит меня за руку, прижимает к стене. А я, видимо, стремлюсь упасть? Не исключеннннооо…

— Да стой ты, мать твою!

— Спасибо… Я просто… Кровь только что сдавала…

Холодная стена очень помогла, я очухалась, ффу… Жизнь как утекла, так же быстро и вернулась. Анжелика Эмильевна уже спешила к нам.

— Ну, что ж вы, женщина! — она была милая, но напряженная. — Надо же аккуратнее! Никаких резких движений после анализа крови, вы же знаете! Как вы? Все нормально?

— Квартиру хочет! — тут же весело сообщила «розовая».

— Милка, быстро в палату! Тебе доктор что сказала? Лежать!

— Так я на свиданку к мужу ходила!

— Тем более! Время посещений во сколько?

— Так он же из Гомеля перся! Ему щас обратно на поезд!

— Быстро в палату и лежать!

Они поругивались и вели меня обратно к посту. Я была слабая, ноги путались, запинались. Они все тут кого-то куда-то водят…

А там, в пакете на посту, уже надрывался мой телефон.

— Алло, мамочка?

— Женя? Женя! Все в порядке? Я два раза набирала!

— Все нормально. Я кровь сдавала, сейчас вот в палату оформляюсь.

— В палату? А дай телефон медсестре!

— Ну, мам!

— Дай, кому говорю!

Ну вот, зачем она так? Мне тридцать лет! И я, тридцатилетняя беременная баба, должна сейчас протянуть трубку юной медсестричке и сказать, что моя мама хочет с ней поговорить? Но сил спорить не было. Вообще не было сил. Я едва стояла.

И я протянула трубку медсестре.

— Извините… Это моя мама… Она хочет с вами поговорить…

Анжелика Эмильевна даже вроде и не удивилась, взяла трубку, вежливо поздоровалась и слушала очень внимательно, кивая и слегка улыбаясь.

— Да, я поняла вас… Сделаем все, что можем!.. Дать трубочку обратно вашей дочери?

Она вернула телефон и продолжила писать, внимательно на меня посматривая. А я продолжила чувствовать себя дурой. К тому же дурой очень слабой, вялой, как дождевой червяк в холодной майской луже.

— Мам? Ну зачем?

— Затем, Женя! Иначе тебя поселят в палату к девкам деревенским! Тогда поймешь, о чем я!

— Мам, это… перебор!

— Перебор — это шесть человек на трех метрах! А так хоть какой-то шанс есть! Надо бороться за жизнь… и за лучшее место в палате, Женя! Ты теперь мать! Учись!

Ах, да. Я забыла, что матерям надо обязательно бороться за жизнь.

Анжелика Эмильевна схватила бумажки и упорхнула, все еще посматривая на мена — не решу ли снова упасть? Дайте мне лечь куда-нибудь, пожалуйста. На стол, на пол, все равно!

— Ма… Что ты ей сказала? Что ты сказала медсестре?

— Что ты — известный кинодраматург и твой отец работает в исполкоме!

— Черт…

Я даже не попрощалась с ней. Просто сунула маму а карман. Ну, как же так? Какой, на фиг, кинодраматург? Какой отец, в конце концов?

И пока я пыхтела и шепотом ругалась под нос, от стены за спиной отделилась розовая тень, подплыла ко мне и сказала Милкиным голосом:

— Я же говорила — «блатная»! Да я ж не против, ты просто морду не криви!

Она склонилась ниже и заговорщицки улыбнулась.

— Может, договоримся?

Господи! О чем???

Появилась сумрачная Харон Степановна. Мрачно протащила по коридору кровать на колесиках. Потом так же мрачно вернулась и пронесла в том же направлении белье. На меня не смотрела.

Рука болит.

Запахло жареным. Потом распахнулась дверь с надписью «Столовая», и тут же из своих палат высунулись беременные всех размеров и, поблескивая кружками-ложками, поплыли на запах. Они все переваливались вразнобой и были очень похожи на стаю гигантских разноцветных гусей-мутантов.

— Старенькие девочки! Обедать! — зычно крикнули из столовой.

Нет, не пойду в столовую. Не такая уж я и старенькая. Хоть и не молода уж… Но не пойду. Башка еще кружится. Не пойду.

Минут через десять беременные потянулись из столовой обратно в палаты, но уже с наполненными чашками. Каждая со своей, а там дополнительная порция чего-то и батон с маслом сверху, «крышечкой». Две такие беременные встретились после долгой разлуки, остановились поболтать. Прямо перед моим носом, нисколько не смущаясь. Я смотрела на их животы. Их животы торчали лицом к лицу, и если забыть про верх, про лица самих беременных, то можно было подумать, что беседуют их пузевичи, норовя время от времени поцеловаться пупками.

— Ну, как там ваша эта? Которая у окна лежала?