Марио Варгас Льоса - Капитан Панталеон и Рота Добрых услуг

— Разве тебе не надо выходить в половине седьмого? — просовывается в дверь голова сеньоры Леонор. — Завтрак на столе.

— Я сейчас, мамуля, мигом, остался только душ. — Панта делает приседания, Панта боксирует с собственной тенью, прыгает через скакалку. — Доблое утло, сеньола Леонол.

— Что творится с твоим мужем, — удивляется сеньора Леонор. — Мы места себе не находим после того, что случилось, а он весел, как кенарь.

— Все дело в Блазильянке, — шепчет Китаец Порфирио. — Клянусь, Чучупе. Он увидел ее вчела, у Аладина, и ошалел. Даже склыть не мог, у него глаза на лоб полезли от восхищения. На этот лаз он попался, Чучупе.

— Она все так же хороша или подурнела? — интересуется Чучупе. — Я не видала ее с тех пор, как она отправилась в Манаос. Тогда ее звали не Бразильянка, а просто Ольгита.

— Умлешь не встанешь, как холоша, и не только глаза, но и глудь, ножки, а ножки-то у ней всегда были хоть на выставку, и задик что надо. — Китаец Порфирио присвистывает, Китаец Порфирио рисует в воздухе округлости. — Ходят слухи, двое из-за нее с жизнью плостились.

— Двое? — Чучупе отрицательно мотает головой, — Насколько мне известно, только один — миссионер, америкашка.

— А студент, мамочка? — утирает рукою нос Чупито. — Сын префекта, адвокат из Моронакочи. Тоже из-за нее покончил с собой.

— Нет, то был несчастный случай. — Чучупе отнимает его руку от носа, Чучупе дает ему платок. — К тому времени сопляк уже утешился и опять стал ходить в Дом Чучупе развлекаться с девочками.

— Но в постели он всех их заставлял называться Ольгитами, — сморкается и возвращает платок Чупито. — Разве не помнишь, мамочка, как мы подглядывали и хохотали? Вставал на колени и целовал им ноги, воображая, что это она. Он умер от любви, я уверен.

— Знаю, почему ты сомневаешься, ледышка. — Китаец Порфирио прикладывает руку к груди. — Потому что у тебя нету того, что у нас с Чупито в излишке: селдца.

— Бедняжка сеньора Леонор, как я вас понимаю, — содрогается Почита. — Я о преступлении знаю понаслышке и то мучаюсь кошмарами: просыпаюсь, и все мне чудится, что распинают моего кадетика, не понимаю, как вы не помешались, ведь все у вас на глазах происходило. Ой, сеньора Леонор, я говорю с вами, а меня всю трясет, честное слово.

— Да, не балует жизнь Ольгиту, — философствует Чучупе. — Не успела она вернуться из Манаоса, как ее накрыли с полицейским лейтенантом в кинотеатре «Болоньези». В Бразилии, верно, такое тоже случалось!

— Ну и женщина, посмотришь — закачаешься, как раз по мне, — кусает губы Чупито. — Все в ней в порядке, что сзади, что спереди, стройна, как тополь, и вроде даже умна.

— Хочешь, чтобы утопила тебя в реке, блошиный выкидыш? — дает ему тычок Чучупе.

— Да я в шутку, тебя позлить, мамочка. — Чупито подпрыгивает, Чупито целует ее, хохочет. — В моем сердечке есть место только для тебя. На остальных я смотрю глазами профессионала.

— Сеньор Пантоха уже нанял ее? — любопытствует Чучупе. — Поглядеть бы, как он попадется в женские сети: влюбленные всегда мягчают. Уж больно он прямолинеен, мягкости ему не хватает.

— Ему не хватает денег, а то бы нанял, — зевает Китаец Порфирио. — Ой, как спать хочется, единственное, что мне не по душе в этой службе, — подыматься ни свет ни заля. А вот и девочки, Чупито.

— Я бы, Почита, могла сообразить сразу, как вышла из такси. — У сеньоры Леонор зуб на зуб не попадает. — Да не сообразила, хоть и заметила, что Хранилище креста, как никогда, было полным-полно и все чуть ли не в истерике. Молились, плакали в голос, а в воздухе будто электричество, и вправду гроза скоро началась, гром, молнии.

— Доброе утро, мои услужливые, доброе утро, мои веселые, доброе утро, мои довольные, — напевает Чупито. — Становитесь-ка в очередь на медосмотр. Очередь живая, не ссориться. Как в казарме, так нравится нашему Пан-Пану.

— Ой, по глазам вижу, совсем не спала, Пичуса, — щиплет ее за щеку Китаец Порфирио. — Видно, нашей лаботы тебе мало.

— Если будешь подрабатывать на стороне, долго тут не продержишься, — предупреждает Чучупе. — Пан-Пан сто раз вам говорил.

— Добрая услуга несовместима с блудом, извините за выражение, — наставляет сеньор Пантоха. — Вы вольнонаемные Сухопутных войск, а не вольные торговки сексом.

— Я ничего такого не делала, Чучупе. — Пичуса показывает Китайцу Порфирио ногти, Пичуса хлопает себя по бедрам, пристукивает каблуками. — Я плохо выгляжу потому, что у меня грипп и пропал сон.

— Не надо больше об этом, сеньора Леонор, — обнимает ее Почита. — Врач велел вам не думать об этом ребенке, и не забывайте: то же самое он велел мне. Боже мой, бедное дитя. Вы уверены, что, когда пришли, он был уже мертвенький? Или еще в агонии?