Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

Внучки давно выросли и давно не забирались на него, сидящего в кресле, «как мартышки на баобаб», – давно дедушка так притворно не бурчал, устраивая под одной рукой Таню, под второй – Маню, а Соня, конечно, захватывала его плечи, пластаясь на спинке кресла.

– Не дам на газировку! – сказал дедушка. – Сначала дневники покажите.

Танясоняманя, не репетируя, а только обозначив главную идею, умели говорить по очереди пулеметно, подхватывая фразы друг друга, несясь на одной волне, обескураживая и приводя в полнейшее замешательство объект словесной атаки. «Объектом» чаще всего были молодые люди, юноши, которых девушки ради спортивного интереса лишали почвы под ногами. Дедушка – иная статья. Но метод-то универсален. А идея вообще благородная – не допустить, чтобы любимого дедушку увезли на Пряжку.

Александр Павлович не успевал следить, кто из внучек говорит, ответов от него не требовалось, на него сыпался град писклявых девичьих стенаний.

– Нам не нужно денег.

– Это пошло, когда идет речь о вечных ценностях.

– Мы способны заблуждаться…

– Но мы не поступимся ценностями…

– Которые нам привили ты и Бама.

– Наверное, пора отдавать должное.

– Но, возможно, мы к этому не готовы.

– Как сложно понять других людей…

– Если ты не понял себя самого.

– Остается только один ориентир…

– Маяк, якорь, столб…

– Нравственная основа порядочности.

– Чести, совести…

– Благородства.

– Того по-настоящему ценного, что и есть смысл…

Дедушка не выдержал, решительно стянул Соню, которая отдавила ему плечи, вытащил Таню и Маню из-под мышек. Внучки на корточках уселись у его колен.

– Вы думаете, я старый дурак? Не надо со мной в ваши игры играть! Тут, – потыкал дедушка в пол, – театров, благодаря Степке, предостаточно было. И я вам не сопливый вьюноша, вступающий в жизнь. Чего вам надо? Чего вы хотите? Честно. Откровенно. Я задаю вопрос, мне на него отвечают. Таня! В чем ваше желание?

– Чтобы ты писал.

– Кому? – невольно растерялся дедушка. – Соня?

– Нам и нашим потомкам. У нас ведь тоже будут дети… наверное, когда-то.

– Маня, что они несут?

На Маню всегда сваливалось самое ответственное, неприятное и сложное. Считалось, что она никогда не лукавит.

– Мы хотим, мы просим тебя писать, – проговорила Маня, вытянув шею, будто подчеркивая свою искренность.

– Кому? – снова спросил дедушка.

– Не кому, а о чем, – нетерпеливо уточнила Таня.

– С самого начала, – подхватила Соня, – с твоего детства в этой… Тверской? Саратовской?.. губернии. Про богомольную бабушку и твою маму, про братьев и сестер, про нравы…

– И возможности разночинцев, кухаркиных детей.

– Про заводы, на которых ты работал.

– Про то, как полюбил бабушку Марфу.

– Про Блокаду правду.

Они говорили и складывали в стопку на его коленях чистые общие тетради в коленкоровом переплете. Три пары глаз смотрели на него снизу вверх с надеждой и верой. В этот момент дедушка забыл, что внучки умеют ловко притворяться. Потому что их порыв соответствовал его чаяниям, его слабой и потому болезненной уверенности в способности быть полезным.

– Книга, мемуары? – разволновался дедушка. И задал самый нелепый из вопросов: – Как ее назвать?

– Пережитое.

– Вся правда.

– Как это было.

– Без прикрас.

– Воспоминания и размышления, – сказала Таня.

Дедушке явно понравилось название, и он погладил Таню по голове. Соня и Маня мгновенно заревновали.

– Дедушка, вот тут на первой странице, – распахнула перед ним тетрадь Соня, – напиши: посвящается моим внучкам…

– И их потомкам, – добавила Маня.

Мемуары вытеснили устную антисоветскую крамолу дедушки. Он теперь, когда не писал, постоянно пребывал в обдумывании следующих глав. Погрузившись в прошлое, заново переживал давние события, вспоминал свои настроения и мысли, во многом ошибочные, как показала жизнь, но дорогие сердцу, а слово «размышления» в названии мемуаров позволяло ему критиковать себя с той степенью снисходительной беспощадности, с которой старики ругают себя молодых.

Он будет писать честно, излагать факты без прикрас, потому что это будет исповедь, а на исповеди не врут. Когда выйдут мемуары Жукова «Воспоминания и размышления», Камышин не станет менять название. Каждый имеет право на личные воспоминания и размышления, будь он маршал или рядовой.

При жизни Камышина его тетрадок никто не читал. Он хотел закончить и уж потом отдать на суд.