Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

Бама сидела на краешке кровати и тихо покачивалась. Как будто землетрясение или атомная бомба упала. Что они такого сделали? Подумаешь, про мам заголосили. У Мани вообще нет мамы, давно умерла. У Тани мама иногда приезжает и командует ими, точно служанками. Соня маму не помнит, но папа у нее мировой. Может до икоты рассмешить. Только ведь они видят, что Сонин папа быстро от них устает, норовит улизнуть. А Бама никогда от них не устает, потому что они для бабушки как руки или ноги. Разве может человек устать от своих конечностей?

Робко зайдя с позволения дедушки в запретную комнату, они молча лезли на Марфу, как мартышки на любимое дерево. Соня и Таня с двух сторон за шею обнимали. Манечка на коленях пристраивалась, обхватив талию бабушки, прижималась к теплому животу.

Бабушка ничего не говорит, только тяжело вздыхает, они тоже помалкивают.

Потом бабушка шумно выдохнет и скажет что-нибудь про жизнь, которая нелегкая, но трудной ее грех назвать. Или пословицу вспомнит: «Высохло море, а все луже не чета». Про что это? Бабушка объяснять не хочет. Маня потом догадается: высохшее море – это мамы, а лужа – это Бама. Совершенно неправильная пословица!

Иногда какая-нибудь из девочек не выдерживала печального молчания и, будто подсказывая бабушке, что пора их прощать, подражая ее интонациям, простанывала:

– Охо-хошеньки!

Две других не могли остаться в стороне. И, опять-таки карикатурно копируя взрослый голос, перебивали одна другую:

– Как жизнь сложилась, не переиграешь, не театр.

– А и то посмотреть, сытые да одетые…

Все хохочут…

– Были б несчастными сиротками, дык не ржали бы…

– Чисто кобылы…

– Дразнитесь, пародистки? – спрашивала Бама уже строго, печали, грусти и обиды как не бывало.

Поэтому можно позволить себе по очереди, пулеметно, выдать весь арсенал ее ругательств:

– Переселенки.

– Охламонки.

– Варначки.

– Кандальницы.

– Язви нас!

– Вот я вас сейчас ремнем по мягкому месту! – грозит бабушка.

Она их пальцем никогда не тронула, только пугает. Но изображать страх ужасно приятно. Они с визгом несутся из комнаты под защиту дедушки. Он сидит в кресле, прислушиваясь к тому, что происходит в кабинете, успевает надеть очки и спрятаться за газетой. Но не тут-то было – налетела саранча, якобы спасаясь от гнева бабушки.

На дедушку тоже можно залезать, кувыркаться с его плечей. Но так, как дядя Митя, Илюша, Манин, Танин и Сонин папы, дедушка не может, у него старые кости, которые могут сломаться.

С папами и дядями, с братом очень весело: одна садится на правую ногу, обхватив под коленкой, вторая – на левую. Самая быстрая и ловкая, как правило, Соня – уже сидит на шее. Иго-го-го! Поскакали!

В противовес девочкам, что гордились своими мамами, Сонятаняманя на три голоса хвастались, что брат Илюша, который спортивный комментатор, подарил им три велосипеда, тетя Настя сказала, что юбки солнце-клеш вышли из моды, и купила им гофре, тетя Марьяна привезла из Москвы настоящие золотые сережки, и Бама согласилась проткнуть им уши, папа Мани из самой Арктики привез шкуру белого медведя, а Танин папа сделал им огромный кукольный домик, полкомнаты занял, а дедушка Саша – вообще! – дает им по рублю каждую неделю! Проколоть уши Бама разрешила через пять лет, когда им четырнадцать исполнится, медвежья шкура дико залиняла, и бабушка выкинула ее на помойку, рубль у дедушки они выманили лишь один раз. Но все это не важно, важно, что им завидуют.

Дедушка – самый главный в семье, его все слушаются. Бама всех любит, их – особо, а дедушка у нее как царь. Поэтому так здорово бывает вывести дедушку из его обычного царского состояния. Например, испугать или рассмешить. Еще лучше: сначала испугать, а потом рассмешить.

– Тетя Оля, которая продает газировку, – докладывает дедушке Таня, – матерится как сапожник.

– Что-о-о? – Дедушка срывает с носа очки.

Повысив голос, он запрещает им на веки вечные приближаться к «этой тете Оле». Больше никаких «дай по четыре копейки, дедушка!». Не клянчить! Он не уступит, он – скала. Пусть пьют компот, не хватало, чтобы его внучки нахватались бранных слов! Ленинград после войны захлестнуло приезжими плебеями, которые урны в глаза не видели. Мусорят, харкают на панель, в транспорте ведут себя как последняя скотина… то есть он хотел сказать, что женщинам места не уступают и не помогают сойти с подножки трамвая.

Тетя Оля управляет фаэтоном – громадной тележкой с тентом. Сверху на фаэтоне карусель стеклянных цилиндров с краниками внизу. В цилиндрах сиропы – яблочный, грушевый, клубничный, малиновый. Без сиропа, чистая газировка из большого крана – одна копейка. Сироп на выбор наливается в граненый стакан, потом уже доливается шипучая газировка – четыре копейки. Стаканы моются в миске с дырочками, утопленной в поверхность фаэтона. Стакан перевернуть, в миску опустить, нажать на донышко, и маленький фонтанчик струек бьет из дырочек. Вкуснее газировки ничего нет. Если денег поднакопить, то можно купить два сиропа, например, яблочный и малиновый – семь копеек.