Наталья Нестерова - Жребий праведных грешниц [сборник litres]

В Курске был расквартирован 48-й танковый корпус немецкой армии. Начальник медицинской службы – генерал-майор Пауль Керн, надзиравший за лечебными учреждениями оккупированной территории.

В его приемную и вошла Нюраня. Которой страстно хотелось иметь в руках автомат, расстрелять к чертовой матери всех этих толпившихся в приемной немцев в форме жабьего цвета, а заодно и штатских пожухлого просительного вида. А потом разрыдаться – вволю, до икоты. Плакать или показывать слабость было никак нельзя.

– Доктор Пирогова, – представилась она немецкому офицеру, вычислив в нем адъютанта. – К герру Паулю Керну. Срочно. Тут есть переводчик?

От Нюрани, вероятно, исходили волны такой свирепой мощи, что вся мужская братия в приемной сначала онемела, а потом засуетилась. Адъютант подскочил, что-то проквакал, протянул руки – предложил снять пальто. Нюраня позволила.

Следом приблизился мужичонка в штатском:

– Вегеман. Глава местной гражданской комендатуры.

Нюраня о нем слышала: до войны Вегеман, гнида, преподавал немецкий язык в педагогическом институте.

– Переведете, что я скажу! – не попросила, а приказала она, направляясь к двери в кабинет Керна.

Никто не посмел ее остановить, а Вегеман подобострастно частил:

– Вы супруга Емельяна Афанасьевича? Мы с ним в постоянном контакте.

Пауль Керн сидел за столом, читал бумаги. Нюраня подошла вплотную к столу и уставилась на него. Горло перехватило, не могла говорить.

Несколько секунд неловкого молчания, которое Вегеман не выдержал и принялся, как поняла Нюраня, представлять ее:

– Фрау Пирогова, супруга господина Пирогова.

– Врач курского роддома! – подсказала Нюраня.

Вегеман перевел.

Пауль Керн встал из-за стола. С галантностью мужчины, перед которым появилась дама, и после паузы, намекавшей, что дама эта не его аристократического круга.

Холеный, чистенький, словно облитый той академической рафинированностью, которая бывает у лабораторных ученых и напрочь отсутствует у полевых врачей, день и ночь имеющих дело с грязными ранеными, с развороченными животами и раздробленными конечностями.

Нюраня заговорила. Четко излагала факты, не давала оценок и характеристик поведению пьяных немецких врачей. Вегеман спотыкался на медицинских терминах, когда Нюраня описывала каждое их вопиюще непрофессиональное действие во время «операции».

Вегеман мог бы не стараться, а Нюраня не переживать, что он плохо переведет – генерал-майор не слушал, пропускал мимо ушей. Он рассматривал Нюраню и явно любовался ею. Так любуются кобылами на лошадиной ярмарке.

– Коллега! – закончила Нюраня. – Вы должны принять меры!

– Коллега? – переспросил Керн. – О, натюрлих!

Это она поняла без перевода. А дальнейшая речь немецкого врача не имела никакого отношения к ее жалобе. Пауль Керн говорил, что она-де очень красива, почти настоящая арийка. Очень редко среди славян и прочих второсортных наций встречаются выдающиеся образцы физического совершенства.

– Зубы показать? – вырвалось у Нюрани.

Вегеман испуганно крякнул.

– Спросите у него, что насчет нашего роддома!

Вегеман перевел.

Керн равнодушно пожал плечами. Словно его спрашивали не о беспомощных роженицах, а о диких мышах, негодных для проведения опытов. Ученых интересуют только чистые линии лабораторных мышей.

Наверное, в других обстоятельствах этот мужчина мог бы покорить Нюраню. Рожденный и воспитанный в каком-нибудь германском замке, окруженный няньками в накрахмаленных чепцах, гувернантками, закованными в черное и с пенсне на носу, прекрасно знавший античную литературу и живопись Ренессанса. А она, деревенщина, как-то опростоволосилась, назвав Одиссея автором «Илиады». Она всегда испытывала слабость перед теми, кому выпало в детстве нежиться на перинах, музицировать, брать уроки живописи, танцев, хороших манер, заниматься с персональными учителями, легко поступать в гимназии и университеты.

Но теперь весь завидный багаж фашистского доктора только подчеркивал его мерзость, а сам он заслуживал одного слова: «Сволочь!» – хорошо, что Нюраня только подумала, вслух не произнесла.

– Ауфвидерзеен, герр доктор!

Если он и услышал клокочущее презрение в последнем слове, то виду не подал.

– Ауфвидерзеен, коллега!

Нюране очень повезло. Везение – это когда твой заранее обреченный на провал поступок не имеет последствий, прямо противоположных тем, которых добивался.