Лили Коллинз - Без фильтра. Ни стыда, ни сожалений, только я

Однако наступил тот момент, когда должна была вмешаться школа. Школьный психолог предупредил меня и маму, что если я не получу заключение врача о том, что мой вес находится в пределах нормы и моё состояние не является опасным для здоровья, мне нельзя будет посещать школу. По дороге на приём я была так напугана тем, что моё будущее зависит от цифры на весах, что остановилась в «Старбаксе» и съела разной выпечки, чтобы весить больше. Паника не улеглась и потом, когда я вернулась домой и подумала обо всех этих углеводах и сахаре, которые находились в моём животе, и о том, что уже слишком поздно пытаться избавиться от них. В конце концов (уверена, всё это из-за моего обжорства в «Старбаксе»), мой вес оказался точно в допустимых пределах, формально не угрожая моему здоровью, и я получила от врача эту всемогущую справку. Можно было и дальше отрицать в школе свою проблему и продолжать идти тайным путём саморазрушения.

Ещё из того времени вспоминается поездка в Англию. Мы с мамой ехали домой, и ей вдруг ни с того ни с сего захотелось заехать в одно место. Я потеряла самообладание. У меня случилась небольшая паническая атака, потому что это было «незапланировано». Я так сильно привыкла измерять и фасовать свою еду и определять, что именно съесть, чтобы полученной энергии хватило как раз на целый день, что когда мама предложила немного отклониться от курса, я не знала, что делать. Мы всё равно заехали в то место, и мне пришлось смириться, но я пребывала в таком отвратительном настроении, что мама это заметила. А как иначе? Думаю, это был один из первых случаев, когда я была больше не в состоянии контролировать свои реакции или прятать их от мамы. Это они начали контролировать мою жизнь и вырываться наружу— до тех пор, пока я, наконец, не взорвалась.

В период борьбы со своими расстройствами мне пришлось пережить значительные колебания в весе. Были периоды, когда я была ужасно тощей — худшие показатели пришлись на две тысячи восьмой и две тысячи тринадцатый годы. Набрав вес, я чувствовала себя так, словно сорвалась и снова начинала пользоваться своими проверенными способами, чтобы скинуть лишние килограммы. Для меня не существовало никаких программ поддержки. Никакой умеренности. Всё или ничего, чёрное или белое. В худшие моменты я ощущала себя молодой девушкой в теле маленького ребёнка. Совсем не женственной, лишённой сексуальной привлекательности. Но я была настолько одержима и поглощена своим болезненным стремлением быть худой, что даже спрашивала у своих младших братьев (им было около трёх лет), считают ли они меня жирной. Сейчас я поверить не могу, что скатилась так низко.

Одним из худших побочных эффектов моего потакания своим расстройствам было то, что я годами лгала своей маме. Конечно, она всё замечала! До того, как на меня навалилось это тяжелейшее испытание, я рассказывала ей всё, делилась с ней всеми своими сомнениями. Мы были лучшими подругами, и скрывать от неё столь серьёзные вещи было из ряда вон выходящим поступком. Знаю, она была чрезвычайно обеспокоена тем, что её маленькая девочка, которая всегда была очень уверенной в себе, вдруг стала страдать от комплекса неполноценности. Знаю, что наблюдая за тем, как я чахну на её глазах, она испытывала бесконечный страх и отчаяние. Знаю, как много боли я причинила ей, когда она узнала, что именно я делаю с собой. Она считала, что я просто полюбила тренировки и стала требовательна к питанию, что стала одной из тех, кто нездорово одержим упражнениями и внимательно контролирует свои пищевые привычки. И только когда я призналась ей в том, что больна булимией, она, наконец, в полной мере осознала, сколько страданий я навлекла на свою голову. Не удивительно, что она приняла это всё близко к сердцу, решив, что уделяла мне недостаточно внимания. Но если честно, мне просто очень хорошо удавалось лгать ей и скрывать правду. Скрывать свою боль. Скрывать способы, при помощи которых я справлялась с ней. Скрывать себя.

Но сейчас мне больше не хочется так поступать. Я слишком долго отталкивала от себя друзей и семью. Я лгала, секретничала и ничуть не переживала по этому поводу. Я искала утешения в боли, которую причиняла сама себе, и видела красоту в тех отвратительных вещах, на которые обрекала себя. Я потеряла так много времени, переживая о том, как выгляжу, и о том, как сильно я могу контролировать свою внешность, что у меня совсем не осталось его на то, чтобы создать чудесные воспоминания о годах, проведённых в старшей школе, и чтобы научиться тому, как естественно взаимодействовать со своим телом. В течение многих лет я не знала, как должно выглядеть моё тело и как должно ощущаться. Мне пришлось заново знакомиться с физическими признаками скорой менструации, с тем, как моё тело реагирует на те или иные продукты — я работаю над этим по сей день. Мне пришлось научиться умеренности. Одним из самых счастливых, одним из самых обнадёживающих дней был тот, когда я наконец набралась храбрости и сходила на приём к гинекологу. Доктор осмотрела меня и сказала, что со мной всё хорошо и что когда-нибудь у меня будут дети. Оказывается, после всего того, на что я обрекла своё тело, оно не было разрушено навсегда.