Мадлен Тьен - Не говори, что у нас ничего нет

— Это не оправдание, чтобы жалеть себя и торчать дома!

Большая Матушка смерила мужа взглядом.

Он вздохнул и попытался заговорить мягче.

— А что, у нас дома поесть ничего нет?

Он снял куртку, пошел к умывальнику и стал пить прямо из крана. Она заметила, что под всеми ватниками одежда Папаши Лютни казалась слишком ему велика — как будто он вдвое уменьшился в размере. Быть может, он пожертвовал свою плоть крестьянам. Она встала, шумно повозилась и наконец шлепнула перед ним какую-то снедь. Папаша Лютня словно неделю не ел. Приговорив гору риса, а с ним и куриную ножку, которая составляла весь их мясной паек на неделю, Папаша Лютня сознался, что скучал по жене.

Та фыркнула.

— Что, настолько там худо?

— Да как обычно. — Он нашел чистую салфетку и вытер сперва рот, а затем все лицо, с силой нажав на глаза. Папаша Лютня всегда был полноват и казался задиристым. Эта новая худоба придавала ему уязвимый, заморенный вид, сбивавший Большую Матушку с толку. Он провел салфеткой по загривку. — Земельная реформа прекрасна, но народ в смятении. И все же мы делаем нужное дело. Никто не может сказать иначе, — словно не сознавая этого, он начал напевать себе под нос «Сорняки не выполоть».

— Ты — и земельная реформа, — сказала она. — Как будто твоей матери идея.

Папаша Лютня настолько такого не ожидал, что рассмеялся. Но осекся и отрывисто сказал:

— Иди ты к черту, как ты можешь так шутить? Смерти своей ищешь, — руки его, когда он отложил салфетку, как будто дрожали. — Большая Матушка, надо тебе научиться держать язык за зубами.

Она поглядела на косточку у него на тарелке. Дочиста обгрызена.

— Ты ведь дома надолго, так?

— Так.

— Хорошо. Потому что я еду в Биньпай повидать сестру.

— Э? — переспросил он и так высоко вскинул брови, что ей показалось, что они сейчас улетят. — А как же твой муж?

Она взяла косточку и принялась грызть кончик.

— Выживет.

Папаша Лютня улыбнулся было, но затем, обдумав ее слова, нахмурился. Он хлопнул ладонью по столу, подогревая себя до внушительной степени раздражения.

— Большая Матушка, а ну послушай. Ты что, не в курсе, что мы в разгаре кампании не на жизнь, а на смерть? Пожалуйста! Не надо так на меня смотреть. Я тебе говорю, в деревне война.

— Да у вас-то всегда война.

— Ну вот, ты опять! А теперь помолчи и поразмысли.

Стоило Папаше Лютне завестись, как ей уже было его не остановить. Она голодным взглядом уставилась на его пустую тарелку.

— Кое-кого из этих отчаявшихся крестьян, — продолжал он, — надо вынуждать вспомнить, как их унижали. Вынуждать! Их нужно чуть ли не с ума свести от скорби, прежде чем они наберутся мужества взяться за ножи и выгнать помещиков прочь. Естественно, они боятся. Какой крестьянской революции за всю мировую историю везло? — Он вновь потер себя по лысой голове. — Я знаю, о чем говорю, уж не сомневайся. Как бы там ни было, все уже успокаивалось, как тут кампания «Ста цветов» снова всех взбаламутила. Поощрять массы критиковать партию! И теперь они своего добились…

— Мой трудовой коллектив мне разрешение на выезд уже дал.

— Твой муж у тебя его забирает.

— Председатель Мао говорит, что женщины держат на своих плечах половину неба.

Она забрала его тарелку, швырнула куриную косточку в мусорное ведро. Большая Матушка промахнулась. Косточка попала в стену и там и застряла.

— Будь образцовым отцом, — сказала Большая Матушка, — и присмотри за сыновьями.

— Тебе обязательно всегда быть такой упрямой? — заорал он. Папаша Лютня перегнулся вперед через стол. — Когда я на тебе женился, такой упертой ты не была.

Это было вполне в его духе. Он взрывался — а затем вдруг сразу успокаивался. Как труба в оркестре.

Впервые за два месяца Большой Матушке чуточку полегчало.

— Это правда, — кивнула она. — Не была.

Дорога от Шанхая до деревни Биньпай занимала девятнадцать часов — на поезде и на микроавтобусе. К концу пути Большая Матушка Нож чувствовала себя так, словно ей переломали обе ноги. С трудом выбравшись из автобуса под мелкую морось, она обнаружила, что стоит в чистом поле. Деревня, которую она запомнила преуспевающей, выглядела теперь уродливо и замызганно.

К тому времени, как Большая Матушка Нож наконец вскарабкалась по горной тропинке к имению Вэня Мечтателя, настроение у нее было паршивое. У ворот ей показалось было, что глаза ее обманывают. Наверняка водитель жулик, и придурок высадил ее в другой деревне или, чего доброго, в другом уезде. И все же… нельзя было отрицать, что кладка дома выглядит знакомо. Ворот во двор больше не было — они попросту исчезли. Завидев свет ламп, Большая Матушка прошествовала через внутренний двор в южное крыло. Повсюду валялся мусор, словно отличный дом вот-вот собирались снести. Входя, она заметила полдюжины ползущих по полу привидений. От ужаса Большая Матушка Нож чуть дух не испустила (как говаривал ее отец), но затем поняла, что это не привидения, а люди. Люди, деловито сбивавшие плитку и разбиравшие полы.