Елена Блонди - Ястребиная бухта, или Приключения Вероники [СИ]

Может быть, Пашка ушел туда из третьей маленькой комнаты, которую они называют «холодной», сидит и пьет горячий чай, а Ласочка тоже пристроилась у теплой печки, и болтает, отчаянно строя глазки? Ника спустила ноги и нашарила тапки. Подумала, да, я проснулась и хочу в туалет, нельзя что ли. А они там пусть сидят себе. В коридоре было тихо. И из кухни не пробивался свет, белела приоткрытая дверь, с черной полосой вдоль косяка. Ника прошла к ванной, заперлась, оглядывая лохматую голову и блестящие глаза в квадратном зеркале над раковиной. Вздохнув и кутая руки в расстегнутых манжетах теплой рубашки, честно села на унитаз и задумчиво посидела просто так. Вышла, и еще постояв в тихом коридоре, снова ушла в спальню, думая — все же это сон. Все спят в маленьком доме. И Пашка набегался сегодня, сорвался в Багрово из Южноморска, а это как-никак часов пять тащиться с пересадками, там ждали с отцом, а после ехали по буеракам и проселкам в бухту.

Бережно прикрывая дверь, она вдруг придержала ее рукой, оставив узкую щель. Коридор осветился, послышались тихие шаги. Мимо Никиных глаз мелькнула полуголая фигура — смутный загар на отставленном локте и мускулистом плече. Щелкнул выключатель в ванной. Застыв перед узкой щелочкой, Ника ждала, не чувствуя, как лицо стягивается в страдальческую гримасу. Послышался шум воды и Пашка прошел обратно, не задержался у двери в холодную комнату. Там, дальше, где светила из гостиной неяркая лампа, его встретил тихий насмешливый возглас. Ника подумала, сейчас он войдет, двери закроются, можно будет лечь и снова уговорить себя, что ей это приснилось. Но смутный свет в коридоре стемнился, тихие легкие шаги замедлились у ее укрытия. Белые пальцы с красными ногтями легли на край двери, толкая ее внутрь. Ника отступила на шаг, глядя исподлобья. А голая Ласочка, светясь белым телом, улыбнулась, подмигнув, вытянула губы, посылая воздушный поцелуй. И исчезла, пройдя в ванную, так же как Пашка несколькими минутами раньше. Ника не стала ждать, когда та вернется и снова станут слышны два не приснившихся ей тихих голоса, ночной смех, которым двое смеются, оглядывая и трогая друг друга. Закрыла дверь и легла, казня себя за то, что не могла уж проспать до утра, тоже мне принцесса на горошине. Уши сами ловили ночные звуки и не могли поймать, ничего.

Потому сон не шел, убегая все дальше. А вместо него Ника увидела Марьяну, она там лежит сейчас, в больничной палате, наверное, совсем одна. Или с какими храпящими соседками. И знает, что Пашка, хоть и приехал по просьбе отца, но оставаться не захотел. Говорит ли ей сердце, что сейчас он с Ласочкой, у которой белые гладкие волосы, серые глаза в половину узкого лица и долгая, как заиндевевшая ветка фигура? Или сердце просто ноет?

— Фу, — шепотом сказала Ника, совсем расстроившись и совершенно не понимая, как же теперь. Умом все вроде понятно, ну да, секс. Ласочка о своих мировоззрениях заявляет прямо и не чинясь. Да, вроде, ничего особо ужасного не происходит, Пашка вырос уже, не пацан. Но одновременно это было ужасным и каким-то, мокрым и тошным. Будто очаровательная гостья взмахнула злой волшебной палочкой, покровы растаяли, и все вокруг сделались голые — в мыслях и телами тоже. И это так… нельзя так!

Утром она хмуро жарила оладьи на кухонной плите и слушала, как в коридоре ходит Фотий, переговариваясь с сыном и таская всякие нужные вещи. Шлепая тесто на сковороду, передернулась от Ласочкиного смеха, подхваченного Пашкиным баском. Отвернулась, когда та, свежая, сияющая, вошла, устроилась на табурете, поставив на перекладину ноги и хватая с тарелки горячий оладушек. Шипя через откушенный мелкими зубками кусок, сказала, прожевывая:

— Вкуснота! У меня бабушка такие делает. Ты наша бабушка, да, Никиша? Ника снова шлепнула тестом в фыркающее масло. Косясь на открытую дверь, Ласочка промурлыкала, намазывая другой оладушек вареньем:

— Теперь я знаю, как вы с мужем. Сынок на твоего Фотия похож. Как братишка. У них все одинаковое, так ведь?

— Не знаю.

— Ой-й, еще скажи, ни разу на мальчика не посмотрела, как баба!

Мне ж можешь сказать. Да я тебя насквозь вижу. Ника оглядела оживленное личико и блестящие глаза. Ей вдруг стало страшно. Ласочка показалась уже не зверушкой, а каким-то космическим чуждым созданием по непонятной, но опасной причине, принимающем человеческий облик. Безупречная оболочка для существа, питающегося людьми. Их удивлением, страданиями, мучительным недоумением. И чем сильнее получалось дернуть тех, кого держала она своими коготками, тем прекраснее и живее становилось бледное личико. Умеет ли она просто жить? Сама? Или ей нужно присасываться к кому-то, вытягивая эмоции?