Тогда Валька увидела их, улыбнулась, показывая просвет между мелкими зубками. Замахала рукой, блестя тяжелыми пацанскими часами под манжетой клетчатой рубашки. И потащила в гости, удивив и девочек и своих подружек тоже.
Ленка тогда всю пленку в Валюхиной комнате отсняла, дурковали девочки знатно. У них была литровая банка с бензином, и Ленка с Олей в первый раз увидели, как бензин нюхают. Им тоже Валька предложила, когда уже Кока сидела на полу, раскинув длинные джинсовые ноги, и хохотала, а Понька и Маркиза, перегнувшись с балкона, орали что-то вниз, задирая проходящих парней.
Оля отказалась решительно и сразу. А Ленке стало любопытно и она села на диван, укрытый стильной попоной из косматого барашка. Взяла в руки толстую полосу сложенной марли, на которой расплылось остро пахнущее пятно, поднесла к носу и осторожно вдохнула, закрывая глаза.
— Ту-дук, — сказало ей сердце, предупреждая. И вдруг спрыгнуло сразу на три ступеньки ниже, заколотилось там, будто издалека — тихо и очень сильно:
— Ту-дук-ту-дук-ту-дукдукдук…
Ленка быстро отняла тряпку от лица, продышалась и вернула хозяйке угощение. Через неделю она принесла на дискотеку пачку фотографий, которые неожиданно вышли очень хороши — броские, контрастные, с выразительными лицами и яркими, слегка безумными глазами. Была там Понька, смеялась, сидя на полу с запрокинутой головой, и рубашечка натянулась, показывая белое горло и длинную шею. Валька, с руками в стороны — самолет, а над ней — Кока, длинные волосы свесились по Валькиным скулам, и тоже руки раскинуты в стороны, и два смеющихся лица в объектив. А потом все вместе вповалку на диване, руки-ноги под неожиданными углами, и снова хохочут.
С тех пор Валька Панчуха Ленку считала «своей» и Ленкины подружки тоже находились поэтому под ее королевской защитой. Поначалу Ленку беспокоило, вдруг Валька начнет приглашать ее везде и всюду, требуя фотографий, но те «гости» так и остались единственной фотосъемкой.
Уходя от Викочкиного подъезда домой, поесть и переодеться, Ленка и прикидывала, снять что-то такое же примерно, только без всякого бензина и прочих допингов.
Мама смотрела телевизор и, вздыхая, перебирала вещи, готовясь к завтрашнему рабочему дню, видно было, совсем неохота ей идти после отгулов. Ленка быстро перекусила, побросала в тряпочную сумку всякие интересные вещи — колготки в крупную сетку, отрез цветного крепдешина, длиннющую золоченую майку, которую папа привез совершенно случайно, что-то там напутав в лас-пальмасском магазине, и с тех пор она несколько лет лежала в шкафу, иногда вынималась для какого-нибудь маскарада и складывалась снова. Так страшно блестела и так качественно была сшита, что резать ее у Ленки рука не поднималась, да и куда ее носить, такую вырвиглазную всю из золота. Повертев в руках, сложила в сумку смешные древние ботики на круглых пуговицах, это мама носила еще в девушках. И надев свои вельветки и привычный полосатый свитерок, вышла, накидывая пальто. Предупредила полуоткрытую дверь в спальню:
— Мам? Я у Вики. Пару часов. Мы фотографироваться будем.
Дверь ответила ей рассеянным вздохом. Ленка слетела по ступеням, хлопнула дверями подъезда. И уже возле Викочкиной лавки, пустой из-за стылой паршивой погоды, остановилась резко, вдруг поняв — не проверила почту. Первый раз с того дня, как стала ждать письма от Валика Панча. Вдоль длинного дома дул ледяной ветер, забивал в кусты скомканные бумажки, гнул голые ветки кустов. Поднимал над головой перепутанные Ленкины волосы. А она держала за ручки увесистую сумку и думала, напряженно сводя брови. Забыла. Просто забыла! Потому что думала о съемке, о тряпках и о том, есть ли у Семки в комнате свободная розетка для вспышки. Вдруг встало перед глазами лицо доктора Гены, он кивнул ее мыслям, прикрывая светлые глаза, улыбнулся знающе и слегка цинично. И вся любовь, да, Малая? Перестрадала, и вот — месяца не прошло, а ты уже забываешь, как три дня тому от ящика не отходила, ключ из рук не могла выпустить. Так чего ты от пацана хочешь, Ленуся? Если ты так, после такого больного и острого ожидания, то он наверное раньше еще отошел, отвлекся, и живет себе поживает.
Она дернулась было обратно, внимательно слушая себя, вдруг полетит сейчас птичкой, теряя тапки и роняя вещи, лишь бы проверить, а вдруг — письмо!
И мысленно погладила себя по голове, поняв, сумеет удержаться. Проверю потом, когда вернусь от Семачки, решила и пошла в подъезд, испуганно радуясь, что кажется, острая невыносимая боль пошла на убыль. И хорошо. И скорее бы.
Читать дальше