Елена Блонди - Дискотека. Книга 1 [СИ]

— Па-ап? Я тебе положила.

Ей нравилось, что отец, выходя на кухню, довольно хмыкал, оглядывая торжественную сервировку. И поев, вставал, церемонно наклоняя голову, благодарил:

— Ай, спасибо, Летка-Енка.

— Чего одну всего съел, — хмурясь, пеняла Ленка, ерзая на холодном табурете.

— Наелся, — кратко отвечал отец, уходя, и она, кивнув, привычно съедала еще одну сардельку.

Оставшись одна, походила по комнатам, ленясь убирать раскиданные в спешке вещи. Собрала учебники и тетради, покидав их в потертый дипломат. И села в углу дивана, укладывая на коленки телефон.

— Оль? Ты че там, собралась? Та на первый все равно опоздали. У вас что? Физика. Плохо. Да? Ну ладно. А у нас алгебра. Давай в пышечную сгоняем? Угу. Да успеем. К третьему как раз.

Оля ждала ее на углу дома, прижимая к бокам синюю широкую юбку. В одной руке болтался такой же, как у Ленки, дипломат. Ветер, гуляя в проеме, наскакивал, хватал трепещущий подол, не осилив, рвался к лицу и залеплял рот и глаза короткими русыми прядками.

— Тьфу, — прокричала Оля, неловко поворачиваясь и не убирая рук от боков, — та тьфу, пошли скорее отсюда! На!

Она пихнула Ленке дипломат, и крепче вцепилась в синий штапель. Пояснила на ходу:

— У тебя ж узкая, вот и неси.

Вдвоем, смеясь осеннему солнцу и отворачивая от ветра лица, проскочили сквозняк, и побежали через автовокзал к Милицейскому переулку, в котором старые дома так близко прижимались к узкому тротуарчику, что в каменных щербатых стенах на уровне локтей прогибалась неглубокая, но ясно видимая впадина. Ленка всякий раз зачарованно представляла себе почему-то осликов и всякий мусульманский народ, женщин в покрывалах, что шли и шли, терхая рукавами камень. Неужто, правда, вытерли?

Мысли о неутомимых прохожих исчезали, когда из огромных железных ворот выходил привычный старый песик, крошечный, седой, и глядя на девочек полуслепыми глазами, перхал. То ли лаял, то ли кашлял, но видно было — думает, что лает. И всякий раз Рыбка привычно сгибалась от хохота, тыкая в песика пальцем:

— Ой, не могу, динозавыр наш вышел. В жопу дунешь — голова отвалится.

В неуютной алюминиево-пластиковой пышечной Ленка, отпивая серую горячую жижу из граненого стакана (ее наливали из большого хромированного аппарата и называли «кофе»), жевала мягчайшие горячие пышки, посыпанные сахарной пудрой. С трудом проглотив пятую, охнула, отодвинула стакан.

— Что там с физикой? Давай посмотрю.

— Та, — отказалась Рыбка, обкусывая седьмую пышку, — мне Натуся сделает, вчера обещала. Мы ж успеем, к перемене?

Ленка поглядела на часики, прикидывая. Кивнула и взяла еще одну пышку.

— Я Петьку видева, — через мягкое тесто доложила Рыбка, — тебя спвашивав. Чего не приходишь. Ох, я лопну сейчас.

— Та, — Ленка отвернулась и стала разглядывать через тусклую витрину редких прохожих за большими белыми буквами наоборот. Через огромную Ы женщина толкала детскую красную коляску. А из-за Ш выскочил пацанчик и убежал к Ч.

— А ну колись, Малая. Чего случилось-то? Ты как с ним фоточки попечатала тогда, так и молчишь.

Оля вытерла рот скомканным платочком, сунула его Ленке и стала внимательно смотреть, как та мнется, отводя глаза.

— Поругались. Угу. Да хватит моргать. Он что приставал к тебе? Хромой, а туда же!

— При чем тут! — Ленка сердито сунула платок обратно, — вовсе нет.

— Поклянись!

— Оля!

— Угу, значит, приставал. Вот чмо.

— Ну тебя. Мы просто про институт говорили, там всякое. Спрашивал, куда я хочу. Ну, я сказала, мать хочет, в торговый чтоб. Чтоб не ехать никуда. Ну и он заржал, говорит, ну да, вам барышням все равно, главное, чтоб диплом не так открывался, — Ленка раскрыла воображаемую книжечку пальцами вдоль, — а вот эдак, — сделала жест, раскрывая поперек.

— Я обиделась. А он мне…

— Малая, ты врешь. Брешешь, аж я не знаю, как. Мне! Тете Оле. Я тебя старше между прочим, аж на десять дней. А ты тут фигню разводишь. Еще что было? Ну?

И тут Ленка разозлилась. Ну не могла она Оле рассказать, что там было, в тот день, когда они с Петей остались вместе с темной каморке, освещенной тусклым красным фонарем. Потому что не было ничего, но она все равно не поймет.

— Пойдем, — ответила, подхватывая свой дипломат, — совсем уже опаздываем, у тебя полтинник остался?

— Да.

— Тачку возьмем.

— А…

— Я тебе потом расскажу.

Потом они стояли на тротуаре, обсаженном лохматыми астрами, высматривали машину с оранжевым фонариком на макушке и махали руками.