Рой Якобсен - Чудо-ребенок

По своему обыкновению, мамка, собираясь со мной пооткровенничать, зашла издалека — в данном случае ее волновало, судачила ли о ней сегодня родня. И только еще через пару дней выяснилась суть новой проблемы. Нас ведь теперь было трое. Линда же еще не ходила в школу, а о том, чтобы бросить работу в обувном, не могло быть и речи, наоборот, дело шло к тому, что придется работать на полную ставку.

В детском саду на пустыре за церковью нам отказали, да, возможно, к весне там освободится место, но до тех-то пор как нам быть? Но и этот вопрос был не ко мне, тем более, мать уже нашла выход из положения.

— Ну, как я выгляжу? — спросила она на четвертый день святок, днем, в четвертом часу. Мамка накрасилась и надела платье, которое обычно носила на работу в обувном, теперь она еще и накинула сверху лучшее из своих двух пальто, попросила меня последить за Линдой и пошла по соседям, начав с первого этажа в первом корпусе; она звонила в каждую дверь, желала всем счастливого Рождества и спрашивала, не согласится ли кто-нибудь до лета присматривать по пять-шесть часов в день за маленькой девочкой? И уже в седьмом корпусе она нашла нужного человека, это была девушка двадцати одного года по имени Эва Марлене, мы ее потом звали просто Марленой; по вечерам она работала официанткой в парке на территории крепости Акерсхус, а днем отсыпалась дома у родителей. Марлене нам показалась достаточно приятной, хотя когда она зашла к нам, Линда сразу же убежала и спряталась.

— Идем, Линда, познакомься с Эвой Марлене, ты будешь оставаться с ней, пока я на работе.

Однако увещевания не подействовали, и я не бросил бы в нее камня: ее пасанули от одной мамаши к другой, и не успела она привыкнуть к номеру два, как заявляется тетка номер три. Но Марлене, которая на первый взгляд могла показаться туманной особой в поисках замужества, если судить по ее боевой раскраске, оказалась по-мужски приземленной, реалисткой, которая, как ни странно и как я уже говорил, трудилась в той же легкомысленной отрасли, что и дядя Тур, в сфере сказочных услуг, как ее называла мамка, где мечты и безумие составляли две стороны одной медали.

— Ну ничего, она ко мне привыкнет, — сказала Марлене, обращаясь к одеялу, под которым спряталась Линда, и перешла к изучению обстановки, по-видимому, чтобы составить для себя представление о том, каково ей будет проводить целые дни здесь, у нас. — Я старшая из четырех детей, привыкла с малышней возиться.

— Боюсь, она у нас надолго не задержится, — сказала мамка взбудораженно, когда Марлене, выпив три чашки кофе, уже удалилась восвояси; мамка имела в виду и ее брачный настрой, и что она такая приятная в общении. — Надеюсь, хоть до марта у нас продержится... Да, если уж нам очень повезет...

Ну и далее по кругу, потому что из всякой удачи произрастает новая проблема. Вот так и закончился год Берлинской стены и телевизора, и прежде всего — год Юрия Гагарина, год, начавшийся как все остальные годы, но по стечению двух прозаических обстоятельств, как то — желания отремонтировать квартиру и бедности, превративший мамку из вдовы-разведенки в хозяйку комнаты под наем и мать-одиночку с двумя детьми, а меня — из единственного ребенка в семье в брата, делящего с сестрой двухэтажную кровать; это не говоря уж о том, что этот год мог значить для Линды. Но сие нам было пока неведомо. И вообще, не много есть на свете вещей, которые нам дано понять; и если уж начистоту, можно только благодарить Бога, как любит говаривать мамка, что, как правило, он дарует нам такое понимание порциями.

Новый год начался со снега. На балконах, крышах, пустырях, улицах намело огромные кучи снега. И с катания на лыжах и санках с гор и прицепившись к машинам, которые с натугой ползли вверх по Травер-вейен, с трудом добирались до магазина Лиена, но здесь сдавались и сворачивали на ровную Эйкелюнд-вейен. И с неземной тишины, что вдруг воцарилась над рабочим пригородом; он создан наоборот для шума и гама; но все же тишина накрывает его, когда по обочинам вырастают сугробы в стену высотой и пропадают машины на Трондхеймском шоссе, а над белым снежным валом виднеются только желтые крыши автобусов, идущих в Скёйен; крыши автобусов, скользящие беззвучно, как ковры-самолеты над просторами Сахары; так обживается в городе страна традиционно крестьянского уклада, с ее лесами и полями и, чуть было не сказал я, морем, подрывая эксперименты с урбанизацией.

Теперь уж и речи не было, чтобы кататься с горки перед домом; нам приходилось переходить шоссе и подниматься на Хаган, холм, заросший столетними дубами, кустами крыжовника и фруктовыми деревьями. Там стоял еще белый домишко, в нем светилось всего одно оконце и жила старушка, которую мы называли Руби, она, как снег или лошади, тоже принадлежала вечности; а если подкрасться к домику поздним вечером, то можно было услышать в темных окнах космический звук, он пригвождал человека к месту.