Игорь Ефимов - Беглец

Дорогой мой!

Друзья недавно прислали из России такую историю. Судили одного человека за убийство. Вина его была доказана несомненно, но прокурору захотелось для красочности вызвать в качестве свидетельницы еще и вдову убитого. Оказавшись в судебном зале, эта женщина вдруг направилась к обвиняемому, упала перед ним на колени и заголосила: «Голубчик ты мой! Век буду за тебя Бога молить! Избавил меня от изверга и мучителя! Избивал он меня каждый день. Пошли тебе, Господи, долгие годы жизни и здоровья. А я стану свечки ставить и слать тебе передачи в зону».

Так и я.

По сути, ты явился причиной разрушения моей семьи. А я готова видеть в тебе только избавителя от невыносимых мучений. За два месяца я настрадалась так, что не побоюсь назвать Бориса «извергом» в лицо. Впрочем, надеюсь, что адвокаты провернут развод, не заставляя нас встречаться друг с другом.

Я читала, что гомосексуальные пристрастия у мужчин могут просыпаться довольно поздно. И при этом влечение к женщине не умирает. Во всяком случае, я не почувствовала никакой перемены в поведении мужа. Его дружба с Халибом, неожиданное увлечение юным канадским певцом не заронили никаких подозрений.

Наверное, ему было мучительно — скрывать проснувшиеся эмоции. Но все равно: это не оправдывает того, что он сделал. Так тщательно спланировать и осуществить месть нам с тобой! Ведь он всерьез надеялся, что нас будут судить и отправят в тюрьму.

Сейчас по всем миру катится волна разоблачений католических священников, обвиненных в педофилии. И я подумала: а что должно было происходить в средние века? Однополая любовь была под запретом. В Библии сказано прямым текстом: «Кто ляжет с мужчиной как с женщиной, подлежит смерти». Человек, обнаруживший в себе эти начатки, видел единственное спасение в том, чтобы спрятаться под рясой монаха или священника. Не удивлюсь, если какой-нибудь историк опубликует труд: «Католическая церковь как тайный союз гомосексуалистов».

«Каторга! Какая благодать!» — мысленно цитировала Аксенова-Гинзбург, когда тройка судей НКВД приговорила ее не к расстрелу, а к лагерям. А я вспоминаю из того же Пастернака: «Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда-то странно прервалась». Ты и твой Вилсон спасли меня — чувство благодарности превозмогает сейчас все остальное.

Конечно, выживать будет нелегко. Славик рвется отложить колледж и поступить ремонтником компьютеров, пока я буду искать работу. Уже нашел мастерскую, которая согласилась нанять его. Мне ничего не остается, как смириться и принять его жертву.

Не думаю, что Генрих или кто-то другой захочет связываться с разведенной дамой, достигшей пятого десятка. У него ведь отношения с ГУЛАГом запутанные: то убегает, то спешит обратно за колючую проволоку.

Зато со мной — я это чувствую — явно произошло преображение. Да, да — можешь торжествовать! Силы вернулись к твоей Геро, и она снова зажигает лампу в своем окошке. Плыви, мой Леандр! И ты, и твой десантник будете встречены со всей нежностью, какая еще осталась в душе после пережитых потрясений. Л. Ф.

О, преображенная и незабвенная!

Пишу тебе в великом и покаянном смущении.

Твой неутомимый пловец, твой пожизненный беглец из ГУЛАГа кончил тем, что неосторожно заплыл назад за колючую проволоку. Катанье с горки под названием «Барбара Хилл» закончилось роковым падением, и мышеловка захлопнулась. Три недели в Новгороде горят в памяти как сладостный мираж. Со времен «парижанки» я не переживал такого сгустка счастья, плавящегося под сердцем.

Барбара одаривает меня собою щедро и порой даже самозабвенно. Но при этом выяснилось, что в ГУЛАГе она не только заключенная, но и страстная и убежденная надзирательница. Она готова смириться с Женечкой в моей жизни, но объявила, что не потерпит никаких других отклонений. «Шаг вправо, шаг влево — считается побег! Конвой открывает огонь без предупреждения!»

О нашей с тобой переписке она узнала от Джека Вилсона. Было выдвинуто требование: «Поклянись, что с этим будет покончено. Для меня невносим статус одна из. Пока мы вместе, я должна ощущать себя единственной».

Благодарю тебя за длинное плавание прошедшего года, за эти электронные вспышки очаровательных посланий, за мечты и стриптизы, за трепыхание сердца по дороге к компьютеру — будет в дупле записка или нет? Как знать, может быть, мы когда-нибудь встретимся, и возгорится «старое пламя». Может быть, я когда-нибудь вернусь за плащом, все еще висящим на гвозде в твоем доме.