Сергей Шустов - Бах

Если поискать (что и делают исследователи тайных смыслов и знаков в нотах Баха), то можно обнаружить в Гольдберговских вариациях и четкие элементы «троичности». Так, все вариации скомпонованы в группы по три, а в каждой группе (кроме первой и десятой) первая вариация — танцевальная или жанровая пьеса, вторая — «сложно-хитроумная и непредсказуемо-красочная», третья же — канон! Причем, интервал канона, то есть количество нотных позиций, занимаемое начальными нотами голосов канона, постоянно растет с единицы до девяти. Третья же вариация в десятой группе (номер 30, та самая, которая так увлекла Крейслера в «Крейслериане» Э. Т. А. Гофмана!) написана на основе двух (а, может, и трех) народных песен и называется «кводлибет». Кводлибет у Баха — «склеенное» шуточное произведение, но строгого контрапунктического характера. В целом все это баховское творение замкнуто в круг (бесконечный цикл!), так как в заключении звучит та же часть, что и в начале, что позволяет слушать вариации «ad circulatio», по кругу, бесконечно.

Приведенные примеры знакомы «баховедению» довольно широко, однако, цитируя далее Сменда, мы находим еще более сложные и малоизвестные «шифры» Баха. Так, в «Страстях» Ф. Сменд обнаруживает массу нумерологических ситуаций, связанных с именами Пилата, Иуды и самого Христа. В речитативе «Er antwortete und sprach: Der mit der Hand mit mir in die Schussel tauchet, der wird mich verraten…» Иисус намекает на предательство Иуды. Как и везде в «Страстях», слова Иисуса поддерживают скрипки и облигатный бас (орган). На протяжении речитатива-намека Христа относительно Иуды органный бас ведет тему из 12 нот, а скрипичная партитура в это время составляет 52 ноты. Число 12, по утверждению Сменда, символизирует 12 учеников — последователей Христа, а число 52 — Иуду (Judas: J (9) + U (20) + D (4) + A (1) + S (18) = 52). Незадолго до этого речитатива хор апостолов «Herr, bin ich’s?» также сопровождается аккомпанементом из 52 нот. В этом факте тоже завуалирован намек на предателя, точнее, на его имя. А далее Сменд находит, что вопрос апостолов «Господи, не я ли?», звучащий 24 раза, показывает, что каждый последователь дважды обращается к Иисусу. Но слово «Herr» мы слышим здесь только 11 раз! Иуда, двенадцатый апостол, к этому моменту уже самоустраняется от прямого вопроса Христу.

В работе Сменда приводятся гораздо более сложные примеры. Но нас интересует сейчас другое. Зададимся вопросом: неужели Бах подчинял сочинительство тайным канонам и кодам, увиденным в текстах Евангелия? Неужели он стремился «подогнать» музыку «под цифры»?

Есть, на наш взгляд, два принципиально значимых ответа на эти вопросы. Если мы отвечаем положительно, то мы признаем гений Баха-конструктора. В этом случае Бах не просто творил музыку, а творил в строго очерченных самим себе рамках, подчиняя ее внутренне прочувствованным законам и правилам. Музыка не стала от этого «хуже», беднее! Явным и убедительнейшим доказательством тому служит громадная сила воздействия «Страстей» на слушателя, совершенно не знающего ни про какие нумерологические и символические феномены. Никакой «оцифрованной» музыки слушатель здесь не чувствует. Зато он ошеломлен и захвачен в плен другой музыкой — величественной, могучей, трагической, печальной, меланхолической, — разнообразной, но всегда — искренней! Отвечая на вопрос положительно, мы тем более поражаемся баховскому гению!

Если же мы не признаем, что Бах творил, добровольно и осознанно стесняя себя сам теологическими смыслами, и все то, что приводит Ф. Сменд — не более чем случайное, «подогнанное» совпадение цифр, то здесь мы рискуем оказаться в позиции непонимающих всю глубину самого процесса баховского творчества. Тогда мы, возможно, окажемся за границами осознания и принятия принципов Баха-художника, Баха-демиурга. Но и в этом случае нам не стоит горевать: музыка Баха остается с нами по-прежнему такой же! И наше изумление гением останется столь же великим, как велики его творения во славу Бога и Человека!

Отрицая теологический смысл находок баховедов, мы, впрочем, мало что можем выставить в качестве возражения. Ведь большинство из написанного Бахом — действительно церковная («служебная»), литургическая музыка. Но здесь мы вновь уходим из области самой музыки на некую «кухню», где технология изготовления продукта, выдвигаясь на первый план, заслоняет самое музыку. И вопрос может прозвучать уже в такой плоскости: хорошо ли знать нам, простым смертным, всю подноготную процесса создания шедевра? Не повредит ли эта «знательность» нашим чувствам, их свежести, «непорочности», первичности?