Ирина Чайковская - Афинская школа

Тут мне захотелось вмешаться в пылкий Гретин монолог.

– Ты считаешь, Грета, что он психически нездоров?

– Конечно, не то чтобы нездоров, – неадекватен, его нужно лечить, но, естественно, не в больнице, он нуждается в поведенческой коррекции. Психотерапевт должен ему помочь отойти от фантазий и взглянуть на мир здраво. Он должен заменить его ошибочные когниции на рациональные.

Признаться, после этих слов я поежилась. Мне пришло в голову, что в замятинской антиутопии, романе «Мы», крамольного изобретателя подвергли маленькой операции – удалили ту часть мозга, что заведует фантазией.

Грета, между тем, с увлечением продолжала:

– Русская девушка тоже по-своему неадекватна. Почему она не уходит от человека, который ее обманывает, изменяет ей с другой? В ней выработалась сверхзависимость от партнера, она неспособна его поменять на кого-то другого, здесь налицо эффект прилипания…

– Потому что она его любит? – спрашиваю я со слабой надеждой.

Грета удивлена моим вопросом:

– Любит? Того, кто одновременно с ней имеет другую женщину?

Или вот положим: когда она на работе, ее партнер приводит в их квартиру своего приятеля, и они развлекаются в той же самой кровати, а потом еще и фотографируются… как это? забыла это русское выражение… «в чем мать родила». Разве после этого можно не уйти?

Она смотрит на меня, смотрит почти с отчаянием.

Чего она хочет – подтверждения? Но в жизни случается всякое, и не всегда просто принять решение, особенно, если любишь…

– Но, Грета, ты забываешь, ведь любовь… Окуджава писал: «Любовь такая штука, в ней так легко пропасть…».

– При чем здесь любовь? При чем здесь Окуджава? – Грета сильно распалилась, почти кричит. – Но даже если любовь, партнер растоптал ее чувства. Если женщина в таком случае не уходит, она находится в плену у ложных когниции, ей нужно сменить их на рациональные.

Стараюсь говорить как можно спокойнее: «Спасибо, Греточка, ты славно разобрала характеры моих героев!» Если хочешь, прочитай к следующему разу рассказ «Браслет», он тоже располагает к когнитивному анализу. Мы прощаемся. У самой двери, спохватившись, Грета выписывает мне чек за это занятие.

– К чему такая спешка? Ты могла бы заплатить на следующем уроке.

Но она уже протягивает мне чек и выходит.

На часах уже половина восьмого, за окном заметно стемнело, фары Гретиной машины прорезывают сумрак, слышен скрип шин, она выезжает на дорогу. Со второго этажа спускается Сережа – видно, приехал, когда мы с Гретой занимались. Готовлю для нас ужин и думаю о прошедшем уроке. Грету совсем не заинтересовал мой рассказ, то есть она разглядела в нем только схему: он живет чужой жизнью, она «прилепилась» к плохому человеку. Не увидела здесь человеческих отношений, ведь, если любишь, то часто прощаешь, а русские женщины как раз склонны прощать. Правда, что-то личное в ее разборе прозвучало. В рассказе не было, что муж, в отсутствие жены, приводит в дом своего приятеля, надо полагать, для гомосексуальных утех… Это Грета вписала в текст от себя.

Горюшко! Как распространилась эта зараза, как превратилась в нечто привычное. Как просто стала альтернативой обычной человеческой любви мужчины к женщине. И как страшно в этой ситуации за сына!

А у Греты дома происходит нечто катастрофическое. Недаром я почувствовала, что ее муж на сегодня – запретная тема. Муж, живущий на средства жены, сидящий дома и пишущий абстрактные картины… И, как оказалось, еще и развлекающийся с приятелем. Ужас! Я не написала план следующего урока с Гретой, завтра нужно будет это сделать. Всегда стараюсь готовиться заранее, по горячим следам, когда все еще свежо в памяти. Грета не посмотрела перевод рассказа на английский. Мне так хотелось, чтобы она на него взглянула – она прекрасно знает оба языка… Да, но совершенно глуха к литературе, ее не тронули переживания героев.

Иное дело Бобби, тот, кто переводил рассказ после Джен, можно сказать, доводил его до ума. С Бобби вообще фантастическая история. Дала ему рассказ с тайной мыслью, что он скажет, похоже это на правду или нет. Все же своего героя, юного американца Рода, я выдумала. Бобби, настоящий американец, ненамного старше моего Рода, прочитав рассказ, мог мне сказать, совпадает ли это хотя бы отчасти с тем, что есть в жизни. Хорошо помню, как все было.

Бобби, с огромным портфелем в руках, вошел, как обычно пригибаясь на пороге. Высокий его рост и некоторая избыточность веса способствовали застенчивости, он горбился, особенно, когда входил в дверь, да и вообще передвигался неуклюже, словно плохо держался на ногах.