Александр Викорук - Любовь олигархов

Харон размышлял о том, что жене и детям денег хватит, фирма защищена, как когда-то говорили, от прямого попадания атомной бомбы. Если только за них не возьмутся. Тут же мелькнула мысль предупредить, научить — и радость: позвонить по мобильнику. Начал давить кнопки.

— Зря балуешься, — заскрипел голос. — На приеме работаешь. Давай к нам. Шашлык будет, вино, девочки. Ну, конечно, кое-какие бумажки подписать надо. Всего бумажки паршивые. Стоят они того?

Снова стал доноситься шорох эфира, невнятный разговор. Обсуждали предстоящую ночь, кто-то их ждал. А Харон останется здесь, ему подписан приговор, он пойман и заперт, и нет выхода… Пусть они станут добычей, озарила мысль. Отдам фирму, станут еще богаче. И за ними приплывет зубастая акула — и схавает вместе с фирмами и жалкими, ничтожными душами.

Харон забился в истерическом хохоте, он представил, как эти наглые морды стоят там и думают, что это они его приговорили к смерти. А это он их сейчас приговаривает, он роет им могилу. Уж они-то не выберутся, от кошелька не откажутся! Их пули отлиты! Он смеялся, представляя их тупые морды. Он подвел черту под их жизни. На это не жалко никаких денег.

— Чего смеешься, дорогой? — захрипел озадаченно мобильник.

— Откапывай, вот чего, подпишу бумажки, пользуйтесь, — Харон снова засмеялся. — Вы самые богатые и любимые клиенты будете…

Харя повернулся к Ваське, увидел, что она спит, толкнул ее с досады, схватил за шиворот куртки и стал трясти. Очумелые глаза Васьки открылись, в их тяжелую истому сна стали вливаться капли смысла.

— Ты должна знать, — не отпуская ворот, хрипел Харя, — через год первого пристрелили. А еще года через полтора менты пришили остальных двоих. — Харя радостно засмеялся. — Крышу перекрывали. Но и за ними тоже придут. А я живу. Вот в чем ответ. Когда придет рассвет… — Харя с загадочной улыбкой медлил. — Я выпью за жизнь. — Харя откинулся к стенке, его глаза радостно уставились во тьму. — Земля оттает, может, дождь пройдет. Воздуху-свежака глотнем, как шампанского. Потом в метро завалимся, в тепло, подремлем. Нет ничего слаще бездонной могилы сна. Настоящая могила гораздо хуже.

В этот момент с улицы донеслось бухание ритмичной музыки. Харя приник к щели и увидел, как к ресторану подъехало несколько блестящих машин, из которых и вырывались раскаты музыки. На площадку высыпала цветасто разодетая компания. Двери заведения распахнулись, и к компании выскочил метрдотель, его лицо сияло, руки настойчиво манили.

— Вот дурачье, — пробурчал Харя. — Волны Стикса всех смоют. Не забудьте монетку под язык для меня положить, — чуть ли не прокричал он и повернулся к Ваське: — Давай еще по глотку…

Компания медленно просочилась в широкие двери, втекла в зал. Метрдотель с вьющимися вокруг официантами провели новых гостей в нишу в углу зала. Худощавая певица с угольно блестящими горящими глазами до этого томно выстанывала мужским грубым голосом заунывную песню. Разглядев пришедших, она прервала тягучий рев и смачно засмеялась.

— Лучшие мотыльки Москвы слетаются к нашему огню, — зарычала певица в микрофон. — Мы приветствуем их! — ревела она радостно, и зал подхватил ее воплем восторга. — Взмахнем крылышками и будем порхать всю ночь. А когда настанет утро, пусть на наши пьяные головы прольет семя жизни, пять золотых, можно в баксах, дублонах, евриках и прочей звенящей и блестящей. Грянем песню!

Под общий шум в центре зала на стул вскочила пьяная девица в разноцветной майке, в белых брюках, левая брючина была рассечена чуть ли не до пояса и обнажала объемистую розовую ляжку.

— Когда наступит утро, — завопила девица, — я пошлю вас всех и умотаю в Париж.

— Летим в Париж, — подхватила певица.

Грянула музыка, и лихорадочно приплясывая певица стала выкрикивать слова:

— Дайте мне небо, дайте мне землю, дайте мне мяса, дайте мне крови, дайте мне девку, дайте мне водку, дайте буга-я!

В этот момент в зал проникла вереница официантов, поваров с подносами, на которых пламенели алым цветом тарелки с фирменным блюдом. Среди нарезанных помидором, листьев петрушки торчали куски мяса, имитирующие детали гениталиев.

Певица завопила:

— И стало хорошо!

Зал подхватил, и вместе они заревели, подпрыгивая: — Вот это кайф, вот это кайф, ты во мне, а я в тебе…

Публика выпрыгнула из-за столов, исполняя некий дикий африканский танец, кто-то свалился на официанта, его поднос, разбрызгивая смачные куски блюда, со звоном обрушился на пол. Образовалась свалка, и от всеобщего смеха и восторга задрожал потолок и разноцветные фонари. Певица вопила, официанты неуловимо носились, ликвидируя беспорядок, публика иступлено плясала, как последний раз в жизни. Потом обессилевшие кинулись к столам и стали пожирать фирменное блюдо под успокаивающее мелодичное треньканье музыкантом и томное мурлыканьем певицы.