Отесса Мошфег - Мой год отдыха и релакса

— Вероятно, у тебя каллюс на коре головного мозга, — сказала доктор Таттл, щелкая языком. — Не фигурально. Не буквально то есть. Я выражаюсь фигурально . — Она вскинула руки и сцепила ладони, демонстрируя серьезность своих слов. — У тебя сформировалось привыкание, но это не значит, что лекарства не действуют.

— Пожалуй, вы правы, — кивнула я.

— Не пожалуй.

— Фигурально говоря, мне, пожалуй, требуется что-то более сильное.

— Ага.

— Препарат, я имею в виду.

— Надеюсь, ты говоришь это без сарказма, — сказала доктор Таттл.

— Конечно. Я абсолютно серьезно отношусь к своему здоровью.

— Что ж, хорошо.

— Слышала, что есть анестетик, который дают пациентам при эндоскопии. Он не дает заснуть во время процедуры, но потом пациент ничего не помнит. Вот мне бы что-то такое. У меня столько тревог . А скоро мне предстоит важная деловая встреча. — На самом деле мне хотелось принимать что-нибудь особенно сильное, чтобы в забытьи пережить праздники.

— Попробуй это, — посоветовала доктор Таттл, подвинув ко мне через стол пузырек-пробник с таблетками. — Инфермитерол. Если он не отправит тебя в нокаут, я напишу жалобу прямо производителю в Германию. Прими одну таблетку и сообщи мне, как она действует.

— Спасибо, доктор.

— Какие планы на Рождество? — спросила она, царапая лиловым пером рецепт. — Навестишь родителей? Я уж забыла, откуда ты? Из Альбукерке?

— Мои родители умерли.

— Мне жаль это слышать. Но я не удивлена, — проговорила доктор Таттл, делая запись. — Сироты обычно страдают от пониженного иммунитета, в психиатрическом смысле. Тебе надо совершенствовать навыки общения. Попугаи, как я слышала, не склонны никого осуждать.

— Я подумаю об этом, — пообещала я, забирая пачку выписанных рецептов и пробник инфермитерола.

В тот день подмораживало. Когда я пересекала Бродвей, на бледном небе появился серпик месяца и тут же скрылся за зданиями. В воздухе ощущался металлический привкус. Все вокруг казалось притихшим и жутковатым. Я была рада, что встречала на улице мало прохожих. Те, кого я видела, выглядели как неуклюжие монстры, их силуэты были деформированы объемными куртками и капюшонами, перчатками и шляпами, зимними башмаками. Я шла по Пятнадцатой улице Вест-Сайда и оценивающе поглядывала на свое отражение в полутемных витринах. Меня утешало, что я все еще хорошенькая, высокая и стройная. У меня все еще была хорошая осанка. Меня даже можно было принять за знаменитость, старающуюся остаться неузнанной и потому неряшливо одетую. Впрочем, на меня никто не обращал внимания. На Юнион-сквер я взяла кеб и велела водителю ехать до «Райт эйд». Уже темнело, но я не снимала темные очки. Я не хотела никому смотреть в глаза. Не хотела ни с кем общаться. Плюс к этому меня слепили флуоресцентные огни в аптеке. Если бы я могла покупать лекарства в автомате, охотно платила бы вдвое дороже.

Дежурным фармацевтом в тот вечер была молодая женщина из Латинской Америки — идеальные брови, накладные ногти. Она видела меня не раз и попросила подождать десять минут.

Рядом с витаминами стояла штуковина для измерения кровяного давления и пульса. Я уселась на сиденье, высунула руку из рукава куртки и сунула ее в аппарат. Вокруг моего бицепса надулась подушка. Я смотрела, как на экране замелькали цифры — вверх, потом вниз. Пульс 48. Давление 80 на 50. Оно показалось мне приемлемым.

Я подошла к стойке с DVD и стала изучать лежавшие там подержанные кассеты. «Чокнутый профессор», «Джуманджи», «Каспер», «Космический джем», «Кабельщик». Все фильмы какие-то детские. Тут я заметила на нижней полке оранжевый дисконтный стикер — «Девять с половиной недель». Я взяла кассету. Тревор говорил, что это один из его любимых фильмов. А я до сих пор его не видела.

— Микки Рурк там бесподобно играет. Кто знает? Может, ты родственница Ким Бейсингер. — Он объяснил, что я похожа на эту актрису, да еще, как и я, ее героиня работала в галерее. — Этот фильм вдохновляет меня попробовать что-то новое, — признался он.

— Что, например? — поинтересовалась я, подумав, что он наберется храбрости и будет делать в постели что-то большее, не только менять место ради «удобной точки опоры».

Он отвел меня на кухню, повернулся спиной и велел:

— Встань на колени. — Я сделала, как было сказано, и опустилась коленями на холодный мраморный пол. — Закрой глаза, — потребовал он. — И открой рот. — Я смеялась, но подыгрывала ему. Тревор очень серьезно относился к оралу.