Отесса Мошфег - Мой год отдыха и релакса

Особенно в самом начале. Телик слишком будоражил меня, я, словно маньячка, хватала пульт, щелкала кнопки каналов, хмурилась и злилась. И ничего не могла с собой поделать. Единственные новости, которые я была в состоянии читать, — это сенсационные заголовки в местных газетах, валявшихся в бакалейной лавке. Я быстро просматривала их, пока платила за кофе. Буш против Гора в президентской гонке, умер кто-то важный, похищен ребенок, сенатор стырил деньги, известный спортсмен бросил беременную жену. В Нью-Йорке что-то происходило — там всегда что-то происходит, — но это никак не касалось меня. Для меня существовало лишь блаженство спячки, а реальность отступала на задний план и затрагивала мое сознание так же мимолетно, как фильм или случайное сновидение. Ведь очень легко игнорировать то, что тебя не заботит. Бастовали служащие подземки. Налетел и выдохся ураган. Мне все равно. Город могли захватить инопланетяне или тучи саранчи, и я заметила бы это, но меня подобное совершенно не тронуло бы.

Если мне требовались новые пилюли, я выбиралась в аптеку «Райт эйд», что в трех кварталах от дома. Болезненное мероприятие. Я шла по Первой авеню, и все во мне сжималось. Я была словно новорожденный ребенок — мне причиняли боль свет и воздух, весь мир казался враждебным, все резало глаза. Я полагалась на алкоголь только в дни таких вылазок — стаканчик водки перед выходом, потом я шла мимо маленьких бистро, кафешек и лавок, куда заглядывала прежде, когда еще делала вид, будто веду нормальную жизнь. Во всех прочих ситуациях я старалась ограничивать свои передвижения радиусом одного квартала от моей квартиры.

В бакалейной лавочке работали молодые египтяне. Помимо моего психиатра доктора Таттл, подруги Ривы и консьержей в моем доме, египтяне были единственными, кого я регулярно видела. Все они были в какой-то степени красивыми, а некоторые даже очень: квадратные подбородки, черные брови-гусеницы, орлиный взор. Их было с полдюжины — скорее всего, родные братья или кузены. Их стиль жизни меня отталкивал. Они носили футболки, короткие кожаные куртки, кресты на золотых цепях и слушали поп-музыку по радио Z100. И у них не наблюдалось абсолютно никакого чувства юмора. После моего переезда в этот квартал они поначалу заигрывали со мной, причем весьма навязчиво. Но когда я начала появляться с непромытыми глазами и корками на губах в уголках губ, они перестали мной интересоваться.

— У тебя тут что-то прилипло, — сообщил мне однажды утром один из этих египтян, стоявший за прилавком, и длинными коричневыми пальцами указал на свой подбородок. Я только отмахнулась. Позже я обнаружила, что на моем лице коркой запеклась зубная паста.

Несколько месяцев египтяне вяло, полусонно опекали меня, а потом стали звать меня «босс» и с готовностью принимали мои пятьдесят центов, когда я просила продать одну сигарету, что делала довольно часто. Я могла бы ходить за кофе в другие места, выбор велик, но мне нравилась эта лавка. Она находилась близко, кофе там был довольно плохой, но мне не хотелось сталкиваться с людьми, заказывающими бриоши или латте без пены. Здесь не было никаких сопливых детишек или шведских гувернанток. Никаких стерильных профессионалов, никаких влюбленных парочек. Кофе в этой лавке предназначался для рабочего класса: консьержей и разносчиков, водителей автобусов и экономок. Воздух там был тяжелым от запаха дешевых чистящих средств и сырости. Я могла облокачиваться на запотевшие морозильные камеры с мороженым, леденцами на палочке и пластиковыми стаканчиками со льдом. Над прилавком, за дверцами из прозрачного плексигласа, хранилась жвачка и сладости. Тут не менялось ничего: аккуратные ряды сигарет, рулоны скретч-карт, двадцать брендов бутилированной воды, пиво, хлеб для сэндвичей, отделение с мясными продуктами и сыром, которые никогда никто не покупал, лоток с черствыми португальскими роллами, корзинка с упакованными в пластик фруктами, целая стена журналов, которых я избегала. Я не хотела ничего читать, кроме газетных заголовков. Я шарахалась от всего, что могло затронуть мой интеллект либо вызвать у меня зависть и волнение. Я жила, зарыв голову в песок.

Время от времени у меня в квартире появлялась Рива с бутылкой вина и заявляла, что хочет составить мне компанию. Ее мать умирала от рака. Это было одной из причин, почему мне не хотелось ее видеть.

— Ты забыла, что я приеду? — вопрошала Рива, протискиваясь мимо меня в гостиную, и включала свет. — Ведь мы договорились вчера, неужели не помнишь?

Читать дальше