Ольга Шумяцкая - Я иду тебя искать

Он хмуро молчал. Я думаю, Он меня не понял. К тому же впоследствии выяснилось, что Он не читал «Карлсона», что очень неважно Его характеризовало. Но тогда я этого тоже не знал. Он молча повернулся и ушел. А я остался, очень довольный собой. Через неделю Он пригласил меня зайти в субботу на вечерний чай. Хотел познакомить с друзьями. «Вот молодец! — подумал я. — Умеет держать удар!» Да ничего подобного! Ничего Он не умел. Он просто сделал заход с другой стороны. Не удалось приструнить — надо приручить. Ему это удалось. Впрочем, не до конца, не до конца. Хочется надеяться. Или все-таки до конца? Ведь степень свободы — такая относительная вещь. Тем более степень разрешенной свободы.

Итак, мне казалось (точнее, хотелось верить!), что я не входил в Его ближний круг. Появиться на воскресном обеде — пожалуйста. Пройти два шага по лестничной клетке к соседней двери — ради Бога. Но за этой соседней дверью — извините, у меня свое место в сторонке. Я наблюдатель. Не — упаси Боже! — засланный казачок. Просто сижу курю, улыбаюсь, вступаю, если надо, в разговор, выполняю правила игры. Мне нетрудно. Потому что все равно. Он это знал, и я знал, что Он прекрасно это знает. В этом была Его слабость. Но мы оба ее скрывали. Кстати, когда я пришел к Нему впервые на тот знаменательный субботний чай, то был сильно разочарован. Собственно, ничего особенного я не ждал. Но чтобы такая скучища… Сидят на стульях люди — а было нам всем тогда лет по двадцать пять, ну да, точно, начало 90-х, по двадцать пять, не больше, — так вот, сидят люди на стульях, пьют чай, Он разглагольствует, что-то там о политике, об экономике, об искусстве, как водится, короче, обычный суповой набор. Все внимают. Господи, а я-то что тут делаю? Огляделся. Квартира точно в таком же виде, как была двадцать лет назад при Его родителях. Телевизор «Рубин». Другой техники не замечается. Я решил немножко оживить атмосферу. Говорю с придурошным английским акцентом:

— Предлагаю срочно перебазироваться ко мне и уыпить уодки. Кто «за»? Чур я первый!

Гробовое молчание. Я пру дальше напролом через бурелом:

— Есть музыкальный центр, а также кассеты с последним фильмом Вуди Аллена и легкой эротикой.

— Если ты хочешь бывать здесь и впредь, то должен знать, что мы собираемся просто поговорить. Пообщаться. Это духовное общение, понимаешь? — сухо произносит Он.

Понимаю. Не понимаю только одного: я что, хочу здесь бывать? Я, что ли, напрашивался? Я встаю и ухожу. Все смотрят на меня с ужасом.

Какого черта я вернулся в следующую субботу! Посмотреть на монстров. Ненормальное притягивает. И затягивает.

Впоследствии подоплека нашего взаимонепонимания и взаимораздражения стала мне ясна. Она носила топографический характер. Мы жили на одной лестничной клетке, двери наших квартир находились рядом. Его, если подниматься по лестнице, прямо, моя — направо. Понятно? Нет? Мы жили за перпендикулярно расположенными дверями, в перпендикулярно расположенных квартирах. Наши жизни текли перпендикулярно друг другу. Вот и весь секрет.

Через неделю Он позвонил в мою квартиру — чего, кстати, раньше отродясь не бывало — и снова пригласил на субботний чай.

— В той же компании? — спросил я.

Он очень серьезно и пристально посмотрел на меня, будто хотел загипнотизировать. В Его глазах мне почудилась тень осуждения.

— У нас очень сплоченный коллектив, — произнес Он тихим, слегка заунывным голосом, словно старый учитель, читающий давно надоевшую лекцию. — Мы очень уважаем друг друга.

— Ну, раз уважаете, тогда конечно, — пробормотал я.

На субботу у меня были свои планы, но отказаться показалось неудобным. Впрочем, не буду врать — я бы с удовольствием отказался, если бы не дурацкая мысль, что в прошлый раз произвел на этот сплоченный коллектив неправильное впечатление и неплохо бы его исправить. Сам сплоченный коллектив был мне до фени. Но вот произведенное впечатление… Ага, вот в чем дело. Не на монстров поглазеть. Самому не остаться в чужих глазах идиотом с легкой эротикой в башке. Стало быть, гордыня.

Потом я задавался вопросом: если эти ребята были мне настолько безразличны, какая разница, произвел я на них благоприятное впечатление или не очень? Выходит, разница есть. Такого рода глупого тщеславия я раньше за собой не замечал. А может быть, раньше никто не смотрел на меня с тайным осуждением. Сейчас я думаю, что именно этим Он меня и взял. Мне все время хотелось перед Ним оправдаться, отчитаться за прожитую жизнь, доказать, что я не так плох и вообще — значительно лучше, чем предполагается. А Он все время как бы отодвигал меня в сторону и недоверчиво усмехался: ну, посмотрим, посмотрим. А я опять на цыпочки. А Он снова: ну-ну, хм-хм… Так и продолжалось.