Ольга Шумяцкая - Я иду тебя искать

Меня на самом деле занимал другой вопрос: не почему Алена осталась при Грише, а зачем ходила все эти годы на наши вечеринки, продолжала поддерживать с Ним отношения, дружила, выполняла требования строгого соответствия Его личным неукоснительным стандартам? Ведь по одной ее прямой упрямой спине, похожей на древко стрелы с острием маленькой пронзительно-гордой головки с гладко зачесанными черными волосами, видно было, что никаким Его требованиям она на самом деле не соответствует, что соответствует она только своему внутреннему устройству и ничему больше. Так что же? Что же? Я думаю, она Его любила. Вот так просто — любила и все. Еще я думаю, что ее любовь имела очень яркий окрас реваншизма. Она хотела Его вернуть. На год, на день, на час, на минутку, на сколько угодно — лишь бы вернуть. Не получилось. Я уверен… Нет, разумеется, ни в чем нельзя быть уверенным на сто процентов, особенно если речь идет о таких тонких материях, и все же: не было у нее с Ним ничего за эти годы ни разу, голову даю на отсечение. Иначе она давно перестала бы таскаться за Гришей и — фьють! — только мы ее и видели на унылой кухоньке окнами на север в старом фартуке Его мамаши, готовящей суп с фрикадельками в побитой эмалированной кастрюле к воскресному обеду. Алена и фрикадельки! Ха! Только за главный приз, который она так и не получила и к которому стремилась почти двадцать лет. Но вот что мне непонятно. Вот что скребло меня все эти годы. Мне представлялось, что Алена не из тех женщин, которые опускаются до того, чтобы возвращать себе кого-либо. Она представлялась мне женщиной, которую саму приходится возвращать. Видимо, я ошибался. И почему-то мне было это очень неприятно.

Кстати, у них с Гришей был ребенок — несуразное существо лет пятнадцати, по всем статям и статьям Гришина кровь. Иногда, когда они приводили его на наши посиделки, я ловил странный и отстраненный долгий взгляд, каким смотрела на своего сына Алена. Как будто не смотрела, а рассматривала, как рассматривают чужестранного диковинного зверя.

Итак, Ольга досталась Ему от малознакомого Мишеньки, Гриша — из школы, Алена — неизвестно откуда. Наталья с Денисом следовали за Ним от дверей института. В институтах почему-то обязательно случаются некрасивые истории. Наверное, потому, что в умах и телах двадцатилетних существует некая жизненная неустойчивость. Их легко можно качнуть в любую сторону. Так и получается: то кто-то кого-то изнасилует под Новый год в общаге, то передерет статью из научного журнала и выдаст за свою, то «настучит» на лучшего друга. Наталья с Денисом на первом курсе «стучали» по комсомольской линии, на втором — по кагэбэшной, на третьем были премированы за плодотворный «стук» студенческой стажировкой в капстране и были зачислены кандидатами в члены партии, а на четвертом советская власть кончилась и плавно превратилась в антисоветскую: ведь поступали они в 82-м, при Брежневе, а заканчивали в 87-м, при Горбачеве. Вернее, не кончилась еще советская власть, но ее излет сильно попортил Наталье с Денисом кровь и чуть было не изгадил судьбу. Их всегда ненавидели, а наступившая свобода принесла в том числе и свободу выражения ненависти. В институте им устроили показательный бойкот и, подловив на чем-то мелком (вроде бы как раз на чужой статье, якобы написанной в соавторстве друг с другом, а на самом деле оказавшейся подредактированным и слегка переделанным сочинением американского аспиранта), попытались исключить из института. Тут рядом с ними нарисовался Наш друг и взял их под свое крыло. Вокруг Натальи с Денисом побурлило-побурлило и отхлынуло. Я думаю, их и без Нашего друга оставили бы в покое. Оказалось, что не такой уж чужой была та американская статья. Когда разобрались, выяснили, что Наталья с Денисом не только работали над той же темой, что и американский аспирант, но получили примерно такие же результаты. Дело не в этом. Дело в том, что Наш друг был единственным — единственным! — кто поддержал их до всеобщей публичной амнистии. Он просто с ними разговаривал. Так, как будто ничего не случилось. Наперекор всем.

Опять же: благородство натуры? Или провокация на будущую преданность?

Наталья с Денисом были преданы Ему совсем не так, как Ольга и Гриша. Это была спокойная, сознательная, слегка снисходительная преданность неглупых, вполне состоявшихся людей. У них был свой, довольно широкий, сторонний круг общения. Они часто рассказывали о коллегах, Натальиных подружках, с которыми она бегала по магазинам и сидела в кафе, приятелях Дениса, с которыми он катался на лыжах и раз в месяц играл в карты. Вернее, пытались рассказывать. Сорвавшись на рассказ или случайное упоминание, они замечали Его неудовольствие и, едва заметно усмехнувшись, замолкали. Хочется написать: Наталья с Денисом очень хорошие люди, умеющие испытывать благодарность. Но не напишу. Наталья с Денисом не были очень хорошими людьми, умеющими испытывать благодарность. В их преданности — да можно ли назвать их отношение преданностью? скорее, чувством долга, они всегда умели отдавать долги, — так вот, в их отношении к Нашему другу не было открытости, как не было открытости ни к кому и ни к чему другому. Я не назову их замкнутыми, или скрытными, или людьми с задней мыслью. Нет. Просто их сердца были похожи на двери, закрытые на цепочку. Поговорить можно, а войти — не войдешь.