Алла Бархоленко - Он увидел

Санька, замерев, смотрела в белое лицо Григорьева, страшилась далее мигнуть, боясь этим малым движением толкнуть человека к конечной гибели, ибо видела, что человек перед ней быстро умирает, а она не знает, чем преградить этому умиранию свободный путь, и, отчаявшись, затормошила Григорьева и заговорила слова, не доходящие до его сознания.

— Тело… тело… — пробилось в Григорьева сквозь сторонний гул что-то отчасти понятное.

— Какое тело? — с трудом спросил Григорьев.

— Не видели тело… Посмотреть тело… Убрать тело… — назойливо повторял плачущий женский голос.

— Да, да… Простите… — пробормотал Григорьев, частично возвращаясь в себя.

— Ох… — передохнула Санька. — Ох, и напугали вы меня!

И она заплакала от радости, а еще от страха, потому что догадалась и начала понимать свою судьбу в этом человеке.

— Да что вы… Ну, что вы? — спрашивал Григорьев и уговаривал как мог: — Я же не плачу, а вы зачем?

Санька сквозь слезы улыбалась:

— А вам и не надо, это мне плакать придется, а вам это ни к чему…

Он не понял ее, а Санька в эту минуту узнала, что он долго не будет ее понимать, а может быть, и никогда не поймет, но темная дорога не удручила ее и не оттолкнула. Санька вздохнула и приготовилась идти, покуда будут силы.

Санька привела Григорьева к больничному зданию, занявшему поляну на отшибе, сказала, что подождет, и опустилась на ребристую скамейку перед тощей клумбой.

Она сидела притихшая, испуганная и ничему не верила, то есть в первую очередь не верила себе, словно все вокруг сон или кино, а в действительности никакого Григорьева нет. То есть, он где-то существует, но не такой, каким был тут, а некий другой, который, может, и появится сейчас из этой двери, но она его не узнает и будет всю жизнь чахнуть от несвершившегося.

Санька сидела, а Григорьев все не шел, и можно было уже начинать плакать и отчаиваться, но ей вдруг вообразилось, что Григорьева там, за этими ослепительными белеными стенами, притесняют и обижают и что он тот самый, которого нужно защитить, и сделать это может только она. И она ринулась на выручку.

— Где тут — такой? — сделав сложное зигзагообразное движение рукой, спросила Санька у дежурной.

Дежурная мгновенно ее поняла, указала в прохладную даль коридора и сообщила приниженным голосом:

— У главврача…

Без стука войдя в кабинет главного врача, Санька услышала:

— …мы обязаны чтить! Стыдно, молодой человек! Чтобы молодая девица, двадцати лет, комсомолка… Это возмутительно!

Полная, вполне приятная женщина лет тридцати, в туго обтягивающем накрахмаленном халате, надменно вскинув маленькую голову, отчитывала Григорьева:

— Неслыханно, да! Новый город, стройка, место в общежитии, впереди будущее, да, да, будущее, молодой человек! А что у нее? Амурные дела? А вы знаете, что у меня план? У меня и больных-то нет, а вы мне — смертный случай! Первый смертный случай в этой больнице! Вы это можете понять, молодой человек?

Молодой человек, такого же, в общем, возраста, что и накрахмаленная хозяйка стерильного кабинета, и в самом деле смотрел без понимания.

Санька зловеще двинулась вперед.

— Чего это ты к нему пристала? — вопросила она неожиданно блатным голосом. Главный врач замолкла и развернулась туго накрахмаленным бюстом в сторону нового явления. — Чего пристала?.. У человека горе, а ты тут чего? Тоже мне лекарь! Чего ты ему нотации читаешь, дура?

— Да как вы смеете?.. — задохнулась главный врач. — Выйдете из моего… Сию же минуту освободите помещение!

— Я тебе сейчас освобожу помещение, халда ты этакая! — обмирая от собственных слов и при этом считая себя совершенно правой, еще ближе придвинулась Санька, готовая хоть в милицию, хоть в тюрьму за свою дерзость. «И пусть, пусть в милицию, я им и там все скажу, а еще клятву, небось, после окончания медицинского давала, а сейчас и прикончит, лишь бы вежливо, я ей сейчас выдам вежливость, я ей прочитаю лекцию на моральную тему!» — Перебью сейчас все к черту, если как человек не станешь!

Главный врач какое-то время продолжала смотреть на приготовившуюся к разрушению Саньку, хотела пронять огненным взором, но Санька не пронялась, а сказала:

— Чтобы в следующий раз думала, прежде чем на нормальных людей свои праведные гнусности лить!

Главный врач уяснила, что погрома можно избежать, и повернулась к бедному, молчаливому Григорьеву и совершенно ровным голосом произнесла:

— Так вы хотите забрать труп?