Говорит мне:
— Нечего прихорашиваться, и так хороша.
Я еще совсем маленькая от нее уже раза три или четыре убегала.
Помню, как она меня заперла, а я встала на подоконник, смотрю, идет какой-то мужик, и ору ему:
— Дяденька, снимите меня.
А дяденька:
— Ты что, девочка? Там же высоко, выйди по-нормальному.
А я говорю:
— Снимай или выпрыгну!
Мужик видит, что у меня глаза бешеные, я же сказала сделаю — значит, сделаю, и он снял, а я и рванула. Я вообще ни детства, ни юности не помню, не было их. Какое там детство?! Мать же меня еще в смерти брата обвиняла. Я ж из двойни.
Мать мне так всегда и говорила:
— Сучка упертая, ты ж еще в утробе брата своего удавила.
Я же первая родилась три кило с чем-то весом. Нормальный же ребенок по весу, врачи ей укол и сделали — матка сократилась. А у бабки второй ребенок пошел весом около двух с небольшим килограммов. Это мальчик был. Его так маткой и удушило. Так я всю жизнь у матери виновата, что брата в утробе обожрала. Ну, был у меня грех, могла я пачку майонеза выпить или, знаешь, гематоген жидкий был тогда, он у бабки под кроватью стоял. Так вот я залезу да пару ложек стащу, сладенький ведь. Или карманы хлебом набью, а вечером, когда ляжем спать, я и лежу, балдею и хлеб потихоньку сосу. Поэтому я его так и люблю.
А вы мне все, — обратилась ко мне мама: «Мать, кончай хлеб есть, кончай хлеб есть».
А она, бабка твоя, меня «лупить» за это. Чего она хотела добиться-то? Упрекала меня, что даже в тюрьме, где она сидела, на меня персонал плюнул. Все были дети как дети, к распорядку дня быстро привыкали, все по часам делали: тогда кормиться, тогда спать.
А про меня так говорила Зина (моя бабушка — прим. автора):
— А тебя, сучку, принесут мне кормить, а ты дрыхнешь. Я бывало положу тебя на пеленальник, и давай пеленкой лупить — будить, и нос тебе заткну, а тебе, скотине, хоть бы что!
«Так она обо мне отзывалась, обо мне, младенце» — возмущалась мама, пересказывая мне слова бабушки Зины.
А когда мне исполнилось где-то лет пятнадцать, Зина на меня с ремнем пошла, а я нож схватила со стола на кухне, прижала ручкой к животу, а лезвием наружу, чтоб вырвать нельзя было и подойти тоже, и говорю Зине:
— Еще раз тронешь, прирежу или тебя, или себя.
Хорошо, что старший брат вошел.
А вот кого бабушка любила, так это младшего брата. Помню, что-то мы у нее выпрашивали купить, а она нам со старшим братом и говорит:
— Можем купить, конечно, а можем братика из детдома забрать.
Ну мы, конечно, «братика забрать» сказали. Потом его отец приезжал к бабке, звал ее замуж, с тремя-то детьми, так не пошла. Вообще у нее от мужиков отбоя не было. Уж не знаю, что они в ней находили.
Потом, уже когда я в вагоне-ресторане работала, бабка Зина у меня все забирала:
— Я это у тебя возьму, это возьму.
Эх, Зойка ей тогда разгон дала. Стоим, Зойка мне и говорит:
— Смотри, девчонка какая красивая по перрону идет.
А я ей:
— Какая девчонка, это ж мать моя — Зина.
Ну Зойка ей и устроила:
— Ты чего ж, — говорит Зойка бабе Зине, — я только девку отмою, одену, а ты у нее все забираешь? Я ее одеваю, а ты раздеваешь! Совесть есть, мамаша?
Ну, в общем, мать в этот раз так до меня и не дошла. А потом Зина мне заявляет:
— Я с тобой жить буду!
— Нет, мамаша, вы со мной жить не будете — мой естественный ответ Зине.
Едет бабка к старшему брату, а к нему ей ехать далеко, и к нам «приперается» — передохнуть посреди дороги. Для нее у нас перевалочный пункт был. Ляжет на диван и лежит, молчит часами. А меня, прям, всю трясет. Чего приперлась?!
А как-то приехала, руки ко мне тянет:
— Давай, доченька, поцелуемся…
А на хрен она мне нужна? Я ее и за мать-то не считаю. Не то, что жить с ней!
Так она давай по двору за вами бегать: «Внученьки мои, внученьки!» — показушница.
— Знаешь, а она мне тут перед болезнью приснилась. Никогда не снится, а тут приснилась, скачет вокруг меня, в бубен какой-то бьет, причитает что-то. Вот и набила, видать! — заключила мама.
А когда вы подросли, бабка стала просить меня, чтобы я внучек ее любимых к ней отправила, прямо упрашивала меня. Ну, думаю, вам же нужен свежий воздух, и отправила. Да у вас с ней тоже контакта не получилось. А потом к старшему брату вас отправляла, помнишь? Я двенадцать часов отпашу и еду к нему с полными сумками, а он, скотина, собаку этими сосисками кормит. Я как увидела, меня аж затрясло.
А он:
— Работать надо.
— Кому-надо-то? Ты кого в работники записал? Сопливых больных девчонок?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу