Дина Адомайтес - Будь ты проклят

Тот вечер, когда мы с ним помирились и сидели в машине, вряд ли можно назвать счастливым, так как я все равно сильно нервничала, не понимая, правильно поступаю или нет, воссоединяясь с ним после его поступка. Значит, этот последний момент в любом случае был на свадьбе.

— На свадьбе, когда он читал рэп, который посвятил мне. Песню своей любимой группы Loc Dog, — я вдруг так четко во всех деталях вспомнила тот момент, когда Стас с микрофоном вышел на середину банкетного зала и начал читать рэп, а я сидела, обливаясь слезами от счастья в последний раз… Дальше были слезы только от горечи и от боли.

Я ощутила ком в горле, а подбородок начал дрожать, провоцируя меня на первую истерику за сегодняшний день.

— Поставь эту песню сейчас на телефоне, — предложил он, а я посмотрела на него обезумевшими глазами:

— Ты добить меня хочешь?

— Поставь, я тебя прошу!

Сама не понимая, зачем, но я начала искать на телефоне песню «Она одна такая», хотя интуиция явно подсказывала мне, что не стоит этого делать. Заиграла мелодия, и у меня от страха побежали мурашки по коже. Мы остановились на дороге, отойдя немного в сторону, чтобы не мешать прохожим, и начали слушать песню, благодаря которой мои воспоминания ожили и уволокли меня к себе в тот проклятый день. Как же я была счастлива в тот момент! Каким же безграничным блаженством мне представлялось наше будущее, а потом все рухнуло… Просто за одну секунду, когда я зашла в туалет…

Слезы потекли градом из моих глаз, поэтому Петя осторожно взял телефон из моих рук и выключил песню.

— Я же говорила, что не надо было! — утирая слезы, пробормотала я.

— Ты вспомнила тот момент, когда он исполнял эту песню? А теперь попробуй взглянуть на свой образ со стороны. Где девушка по имени Полина в тот момент сидела?

— За столом, — всхлипнула я.

— Она сидит в свадебном платье, ей посвятили песню, ей хорошо?

— Да, мне было очень хорошо! — подтвердила я, утвердительно покачав головой.

— А теперь представь, что Полине не очень хорошо. Да, ей приятно, что ей посвятили песню, но песня-то, честно говоря, не очень, и голос у жениха отвратительный, и вообще Полина хотела бы, чтобы ей посвятили более лиричную композицию.

— Ну, если честно, я рэп действительно не очень люблю, — обескуражил он меня своей проницательностью. — Просто это любимая группа Стаса, а эту песню мы часто слушали у него в машине, и она у меня ассоциируется с нашими отношениями.

— Значит, Полине могло быть и лучше? Если бы ей, например, посвятили песню на французском или на итальянском языке?

— О да! Точно! — даже слегка улыбнулась я сквозь слезы. — Если бы он спел «Caruso», под которую мы танцевали первый танец, я бы сошла с ума!

— Значит, момент был не таким уж идеальным, Полина просто в своем воображении придала ему такой оттенок, правильно? — продолжал он говорить обо мне в третьем лице.

— Видимо, так, — пожала я плечами, немного недоумевая.

— И так в любой ситуации. Ты просто придаешь ей оттенок.

— А как перестать придавать ей оттенок, если это происходит независимо от меня? Как я могла не придать тому моменту, когда увидела его целующимся с моей двоюродной сестрой, отрицательный оттенок, если это нормальная реакция любого человека? Я же не робот, как я могу убрать эмоции! — возмутилась я, не видя в словах Пети подсказки для решения проблем.

— Ты никак не сможешь перестать придавать ситуациям оттенки и перестать реагировать на эти же, придуманные тобой оттенки, потому что это невозможно, пока ты живешь здесь, а здесь такие правила.

— И как тогда быть?

Петя побрел к тропинке, изъявив желание вновь прогуляться медленным шагом, а не стоять на одном месте, как истуканы. Я пошла рядом с ним, нетерпеливо ожидая того, что он скажет.

— Просто нужно всегда помнить, что здесь такие условия проживания. Ты не можешь не реагировать, не можешь не придавать оттенки, но это все временно и когда-нибудь закончится. Воспринимай все как театральную постановку: можешь веселиться, плакать, смеяться, но знай, что тебе всего лишь доверили сыграть роль Полины и дали на время подходящее для этой роли тело, но это все не ты.

— А кто тогда я? — потрясенная, остановилась я возле арки у входа в какой-то незнакомый двор, куда мы забрели, пока шли, не глядя по сторонам.

— Я не знаю, кто мы, и мы узнаем это только потом, когда уйдем отсюда, — завернул он внутрь арки и направился к пустой детской площадке.

Зеленые качели медленно двигались взад-вперед, и Петя остановил их своей рукой. Смахнув с них темную пыль, он сел на них и начал неторопливо раскачиваться. Интересно, а живет ли он сам согласно своим правилам, не придавая значения возникающим внутри него эмоциям? Или он достиг более высокого уровня и просто разучился испытывать какие бы то ни было эмоции? Потому что за эти два дня нашего с ним общения я ни разу не заметила на его глазах даже намека на появление слез. У него не дрогнул ни один мускул при упоминании о гибели родителей, а мимика осталась прежней: отрешенной и как будто безжизненной. Улыбку на его лице мне также не приходилось наблюдать, только легкое подобие ей. И что же все это значит? Он научился жить без эмоций? Но разве это нормально?