Евгений Мороков - Отчаянный марафон

— Может, все-таки стоит засунуть это гребаное «не могу» в задницу и начинать работать? Дружище, никто не забирает тебя в рабство, никто не лезет тебе в голову. Все, что ты должен сделать, — это отработать чертову смену и продолжать жить. Что поделать? Такова эта жизнь, у нас существует нужда, и никто, кроме нас, ее не прокормит. Конечно, я иногда думаю послать все куда подальше, но я не могу этого сделать. Мой счет в банке не имеет огромное количество нулей.

— Очень жаль, что счета в банке не позволяют нам забить на все, — он улыбнулся, отпил чай, открыл шоколадный батончик и начал пережевывать его, при этом не забывая тихонько чавкать.

— Да, жаль. Хотя порой мне кажется, если бы я не нуждался в деньгах, то перестал бы мыслить. Перестал бы вообще что-либо делать. Достаток слепит и разрушает разум. Если все хорошо, зачем тогда о чем-то думать? — Арина вышла из ванной комнаты, окинув нас брезгливым взглядом.

— Вы спать не собираетесь? — ее голос звучал грубо, но справедливо, ибо время не останавливалось.

— Уже идем. — Сказав это, я достал пачку сигарет, открыл балкон, прикурил, прильнув к отбеленной стенке дома. Арчи не вышел ко мне, он отправился сразу в кровать.

Сигарета тлела, а голова оставалась пустой. Пальцы стучали по деревянной ручке на балконе. Раз, два, три… Раз, два, три… Я совсем потерялся. Осталось ли это место моим домом? У меня здесь никого нет, кроме нескольких друзей и квартиры, куда я не могу даже попасть. Каждый раз, когда я проезжаю мимо родных улиц, воспоминания смываются. Остается цемент, земля, деревья, люди и пустота. Вся магия дворов уходит, ты снова и снова приезжаешь в чужие места. Они тебе знакомы, только уже совсем иначе. Ты начинаешь копаться в себе, думаешь, что найдешь эту нить, все образуется, но нет. Люди вокруг встречались тебе десятки раз в детстве, ты чувствовал себя частью коллектива, частью организма. А сейчас кто ты? Кто я? Чужак без истинной цели, без настоящего дома, без ясности в голове.

Алкоголь начал отпускать, все тело обмякло, будто бы я попал под ливень. Оставалось спать несколько часов или того меньше. Я попытался забросить окурок в урну, стоявшую у подъезда, — ничего не вышло. Зашел в кухню, допил вино в стакане, посмотрел на мрачные, тусклые обои по всей квартире, и на меня нахлынула тоска вперемешку с отвращением. Какое убогое место, эта старая кляча берет с нас в два раза больше. Да ну ее к черту. Осталось совсем немного до катера, а там уже и Лизу увижу. Быстрее бы вернуться в порт, ведь корабль давно уже сбился с пути.

Сумка повисла на плече, на улице стояла приятная свежесть, дворы пустовали, а набережная разродилась людьми в оранжевых робах. Они очищают город после вчерашней ночи, чтобы отдыхающие не чувствовали себя свиньями.

Ночью набережная поддается насилию со стороны приезжих. Это можно заметить с первыми лучами солнца: разбитые бутылки, салфетки, пакеты, еда, пачки от сигарет, бычки, презервативы и куча остального дерьма. Да, когда основная масса отдыхающих проснется — люди в оранжевой робе уже сделают свое дело. Никто ничего не заметит. Словно так и надо. И это не изменится до тех пор, пока «приезжими »не станут люди в оранжевой робе.

Я постучал в окошко. Ответа не последовало. Присмотрелся — в комнатке никого нет. Часы выдавали без пятнадцати семь. Может быть, касса работает с семи. Достал пачку сигарет из заднего кармана. Выглядела она не лучше меня, но главное — это то, что внутри. А там четыре помятых сигареты, фильтры которых забиты табаком. Не густо, учитывая то, что не прошло и суток, как она была куплена. Одну все-таки можно выкурить. Несколько птиц вальяжно передвигались по асфальту, засыпанному песком, в поисках еды. Кто-то отдался утренней пробежке вдоль парка, где лет пятнадцать назад я скакал на горках, ел мороженое, запивая его ледяной газировкой, под упреки матери, будто бы ангина непременно застанет именно меня.

Солнце гладило спящее море, как мать гладит родного сына по утрам, одновременно пытаясь разбудить его и насладиться чистым, безмятежным лицом. Крохотные волны качались из стороны в сторону, напоминая качели у одинокого двора. Запах утреннего моря не давал уснуть. Соленый, еще немного прохладный ветер щекотал кожу ,казалось, впереди мир, настоящий и искренний, такой, как нам всем обещают.

Пять минут восьмого, организовалась небольшая очередь возле кассы. Я пристроился позади мамаши с двумя чемоданами и неугомонной маленькой дочкой лет пяти-шести. Эта белобрысая загорелая девочка все кружила и кружила вокруг матери, как земля кружится вокруг солнца. Через наушники пробивался ее детский писклявый голос, словно через очки пробиваются утренние колючие лучи. Мне не спрятаться ни от того, ни от другого.