Лили Кинг: Эйфория [litres]

– Должен был. Полагаю, мои киона праздновали бы неделю напролет, если бы я свалил. Но вечно надо воткнуть на место еще один последний кусочек пазла, даже если он абсолютно неподходящей формы.

Они дружно рассмеялись, и глубоко сочувственное понимание целительным бальзамом пролилось на мои истрепанные нервы.

– В поле всегда так бывает, верно? – улыбнулась Нелл. – А потом возвращаешься – и все складывается.

– Разве?

– Если закончил работу, то да.

– Ой ли? – Придурковатая интонация в моем голосе была определенно лишней. – Пойдемте выпьем. И поедим. Хотите есть? Ну конечно, должны хотеть. Присядем? – Сердце колотилось где-то в горле, и я не мог думать ни о чем, кроме как удержать этих двоих. Я чувствовал выпирающее зобом из меня одиночество и не находил способа скрыть его.

В дальней части зала нашлось несколько свободных столиков. Сквозь клубы табачного дыма мы направились к столику в самом углу, пробираясь между белыми полицейскими и золотоискателями, быстро напивавшимися и орущими друг на друга. Оркестр заиграл Lady of Spain[9] Популярная романтическая песня (1931) Толчарда Эванса и Ирелла Ривза (псевдоним Стэнли Дж. Дамирелла и Роберта Харгривза). , но никто не танцевал. Я подозвал официанта, указал на столик и попросил принести нам ужин. Они шли передо мной, Фен первым, далеко впереди, а Нелл отстала, прихрамывая на левую ногу. Я шел вплотную следом. Голубое хлопковое платье было сзади помято.

В моем представлении Нелл Стоун была старше, пожилой почтенной дамой. Я не читал книгу, сделавшую ее знаменитой, – книгу, после которой при упоминании ее имени в воображении возникали картины сладострастных сцен на тропических пляжах, – но я представлял американскую домохозяйку посреди сексуальных эскапад на Соломоновых островах. А эта Нелл Стоун оказалась почти девочкой с хрупкими руками и густыми волосами, заплетенными в толстую косу.

Мы устроились за маленьким столиком. Над нами нависал мрачный портрет короля.

– Откуда вы сейчас? – спросил я.

– Мы начали в горах, – ответила Нелл.

– В высокогорье?

– Нет, в Торричелли.

– Провели год в племени, у которого нет даже самоназвания.

– Мы назвали его по имени ближайшей горы, – сказала Нелл. – Анапа.

– Будь они покойниками, и то были бы менее скучными, – фыркнул Фен.

– Милые и кроткие, но очень слабые и истощенные.

– Удушающе тупые, хочешь ты сказать, – уточнил Фен.

– Фен почти весь год провел на охоте.

– Это был единственный способ не сдохнуть с тоски.

– А я проводила время с женщинами и детьми в огородах, дававших пропитание, которого едва хватало для выживания деревни.

– И вы прямо оттуда сейчас? – Я пытался вычислить, где и как она умудрилась прийти в такое жуткое состояние.

– Нет-нет. Мы покинули их в?.. – Фен обернулся к жене.

– В июле.

– Спустились пониже и перебрались поближе к вам. Нашли племя ниже по Юату.

– Которое?

– Мумбаньо.

Я о них не слышал.

– Грозные воины, – сказал Фен. – Бьюсь об заклад, могут потягаться с вашими киона. Внушают ужас всем племенам вверх и вниз по Юату. И друг другу.

– И нам, – сказала Нелл.

– Только тебе, Нелли.

Официант принес ужин: мясо, картофельное пюре и крупные желтые английские бобы – ровно такие, каких я надеялся никогда в жизни больше не видеть. Мы жадно набросились на еду и на беседу, упиваясь тем и другим, с набитыми ртами, не заботясь о том, чтобы дослушать собеседника. Мы перебивали друг друга, встревали с вопросами и замечаниями. Громили друг друга аргументами, хотя, пожалуй, они, поскольку их было двое, одерживали верх. Судя по характеру вопросов – Фен о религии и тотемах, церемониалах, способах ведения войны и генеалогии; Нелл об экономике, продуктах питания, системе управления, социальных структурах и воспитании детей, – я сказал бы, что они старательно разделили сферы интересов, и ощутил укол зависти. В каждом письме, отправленном на кафедру в Кембридж, я просил прислать мне напарника, какого-нибудь юного исследователя, только приступающего к изысканиям и нуждающегося в ненавязчивом руководстве. Но все стремились застолбить собственные участки. Или, возможно, хотя мне очень горько это признавать, они учуяли в письмах болотистую слякоть моих идей, застой в работе и держались подальше от этого.

– Что случилось с вашей ногой? – спросил я ее.

– Растянула, поднимаясь в горы к анапа.

– Что, семнадцать месяцев назад?

– Им пришлось нести ее на палке. – Фена позабавили воспоминания.