– Хорошо, вот и хорошо, – приговаривал он, бережно опуская меня. – Хотите еще поспать?
Я что, спал?
– Нет.
– Есть хотите?
– Нет.
Занавеска на окне закатана вверх, с улицы доносились голоса, в основном детские, и горячий ветер. Юноша нес к озеру скомканный белый узел. Ванджи.
– Давайте побеседуем, – предложил я, держа голову под острым углом.
– О чем вы хотите беседовать? – Идея его позабавила.
– Расскажите о своей матери, – сказал я. Но думал о своей собственной, о том, какой она была в моей юности, о ее кухонном фартуке, прохладной ладони у меня на лбу, запахе апельсиновой пудры у нее из подмышек.
– Нет, я не желаю об этом говорить.
Голова начинала болеть, я не мог придумать другой темы. Расскажите что угодно. Но, не успев произнести это вслух, я провалился в сон. Может, глаза остались открытыми, а может, ему было безразлично, прикрыты ли они. Когда я очнулся, он говорил о мумбаньо.
– Я увидел ее еще раз, когда они принесли ее обратно. За день до нашего отъезда. Абапенамо пошел ее кормить и позволил мне идти с ним. – Он придвинул стул ближе к кровати. И говорил очень тихо.
За два года на Островах мы все похудели, но у Фена ключицы торчали уж чересчур сильно, хрупкими мостами нависая над темными углублениями у основания шеи, лицо выступало узким клином. Его дыхание уже касалось моего живота, и я вынужден был отодвинуться.
– Я думал, они прячут ее в какой-нибудь хибаре в полумиле от деревни, а оказалось не меньше часа, и почти все время бегом. – Голос упал до хриплого шепота. – Я запомнил дорогу. Клянусь, я смогу туда вернуться. Каждый день прокручиваю в голове путь, чтобы не забыть. – Он встал, выглянул в окно, покрутил головой, вернулся. – Во всем регионе нет больше ничего подобного. Этой штуке сотни лет. Здоровенная, выше шести футов. И вся в символах, Бэнксон, сверху донизу покрыта резьбой из иероглифов и всяких знаков, которые рассказывают их легенды. Но в каждом поколении только несколько человек умеют их читать.
Даже в своем помраченном состоянии я понял, что это просто потрясающе и одновременно невозможно. У племен Новой Гвинеи не было письменности.
– Вы мне не верите. Но я видел своими глазами. Белым днем. Я держал в руках. Я касался ее. А потом зарисовал.
Стул скрипнул, он вернулся с несколькими листами бумаги. Рисунки были сделаны карандашами Нелл.
– Клянусь, она выглядит в точности так. Видите? – Он ткнул в полоску знаков – круги, точки и галочки. Больно двигать глазами. – Взгляните на это. Две точки в кружке. Это означает “женщина”. Одна точка – “мужчина”. Эта V, с двумя точками, – “крокодил”. Абапенамо мне все объяснил. Дедушка, война, время. Все символы. Вот этот означает “бежать”. У них есть глаголы, Бэнксон. – Он был отличным художником. Флейта вырезана в форме человеческой фигуры, с крупным злобным разрисованным лицом; на плечах пристроилась черная птица, чей клюв нависал над головой и целился в грудь. А ниже – бесстыдно эрегированный пенис, под которым, если верить Фену, вертикальные строки надписи.
– Смотрите, смотрите, – он шуршал страницами, – вот карта, которую я нарисовал в тот же день. Приведет нас прямо к цели. Вы так долго тянули с возвращением , у нас почти не осталось времени. Мы должны отправиться туда и добыть эту штуку.
– Добыть?
Скрипнула лестница, он подскочил и торопливо спрятал свои рисунки туда, откуда достал, – в черный сундук по другую сторону кровати. Скрип стих, он выглянул в окошко в сторону лестницы. Женщина искала Нелл-Нелл, и Фен объяснил, где она, показывая на дорогу.
– Мы не можем уехать без этой вещи. Когда мы вернемся сюда в следующий раз, ее перенесут в другое место. А сейчас я знаю, где она. Мы могли бы загнать ее музею за сумасшедшие деньги. А потом написать про нее кучу книжек. Книжек, после которых никто и не вспомнил бы о “Детях киракира”. Да это обеспечило бы нас на всю жизнь , Бэнксон. Мы стали бы как Картер и Карнарвон, откопавшие Тутанхамона [30] Археолог Говард Картер и коллекционер древностей лорд Дж. Карнарвон, проводя археологические изыскания в египетской Долине Царей, обнаружили в 1922 году не тронутую грабителями гробницу фараона Тутанхамона.
. И мы можем провернуть это дело вместе. Мы отличная команда.
– Я ничего не знаю о мумбаньо.
– Зато знаете о киона. Знаете Сепик.
На меня как будто взвалили сверху двести фунтов и вдобавок вонзили в череп десяток отравленных стрел.
– Понимаю, дружище, вы больны. Пожалуй, мы не будем сейчас об этом. Поправляйтесь, и мы обсудим наши планы.
Читать дальше