В Хижняк - Конец черного лета

— А теперь, гад ползучий, я выбью тебе гляделки, чтобы ты больше никому жизнь не портил… Садись на ящик! — неожиданно приказал он раненному Федору.

Многословие и желание поиздеваться над Завьяловым, который казался сейчас беспомощным, его и погубило. Федор сделал вид, что садится. Все остальное произошло в течение одной секунды: здоровой рукой он схватил ящик и ударил Дранова по руке, в которой был зажат пистолет. Грохнул еще один выстрел. Мимо! Федор нанес Дранову удар ногой ниже колена, а другой ногой ударил его в пах. Тот со стоном повалился на пол и стих. Завьялов подобрал пистолет, затем полотенцем, как смог, перевязал себе плечо и, спотыкаясь, побрел к телефону… А через десять минут к складу подъехали Крылов и Решетов.

Грубо ругался Дранов, который уже пришел в себя. Ему надели наручники, и он стих. А Федор был доставлен в совхозную больницу, где возле него в течение суток неотрывно дежурил Василий Захарович. В тот же день в область увезли Дранова — начальника консервного цеха и большого любителя крутить баранку. Спустя месяц Федор узнал, что в первые дни следствия Дранов вел себя вызывающе, все отрицал, пытался выгородить и Малюгина. А когда ему рассказали о Федулове и его связях с Малюгиным, он сначала не поверил, но потом понял, что это правда и брезгливо скривился:

— Вот падло, ему было мало его дел с миллионами. — И сплюнул…

…Осень уже крепко держала землю в своих объятиях. И уже не сопротивляется холодному снежному дыханию поздней осени могучий лес, затаившийся и нахмурившийся в ожидании завтрашней зимы. А в домике лесника тепло, уютно, пахнет сухими травами, прелой землей, но больше всего — человеческим очагом. В одной из комнатушек тихо беседуют двое. Малюгин только что подъехал на старом газике, привез Федулову деньги.

— Смотри, отец, здесь не только деньги… Вот с этими камушками ты не пропадешь…

Глаза у Федулова от изумрудного и алого блеска на мгновение загораются и сразу же тухнут, мыслями он уже далеко отсюда, там, в порту, его ждут. Его, и больше никого. Он разливает по стаканам водку.

— Погляди, возле дома никто не крутится? — обращается он к сыну.

Малюгин уходит. И тогда Федулов подсыпает ему в стакан яд. С трудом можно расслышать, как он бормочет быстро и невнятно: — Я держал тебя для себя, но мне ты пока не нужен. Последнее отдаю родному сыну. Он накликал на меня беду, ему первому и выходить из игры…

Вернулся встревоженный Малюгин.

— Вроде какая-то машина остановилась невдалеке.

— Пустое, тебе показалось. Давай, выпьем, Олег, за счастливую дорогу. Твое здоровье, сынок.

Они опрокинули стаканы. И Малюгин тут же, держась за стул, медленно осел на пол. Он был мертв. А Федулов, уставившись в одну точку, что-то не торопясь жевал, и скулы его ритмично двигались.

— Руки! — донесся до него резкий голос. — Руки на стол!

Он попытался вскочить, схватить со стола длинный хозяйственный нож, но чьи-то тяжелые руки легли ему сзади на плечи и удержали на стуле.

— Вот мы и добрались до вас, господин Федулов. Должны были добраться.

— Ничего, — чуть слышно прошептал Федулов. — Теперь я хоть уверен, что это мое последнее поражение. Я был и умру вашим врагом.

…Сооружение нового склада было закончено вовремя, хотя и пришлось в разгар работы отказаться от услуг пришлой бригады. Так решил новый директор совхоза Залыгин. А Федору пришлось принять и цех, и два склада. Но это ненадолго. Так пообещал директор. К весне все станет на свои места. А пока Завьялов готовился к… зимним студенческим каникулам. И очень волновался, знал: приезд Юлии Дальской не будет просто данью моде — отдыхать где-то подальше от больших городов. Она едет к нему. Как же встретить ее? Что говорить, что вообще дальше будет с ними? Ответа пока он не находил, хотя честно признался себе самому, что мысли об этом буквально поглотили его в последнее время. И никуда от них не денешься, не спрячешься.

…Первый снег был обильным. Укутал он поселок, выбелил луг за домом Василия Захаровича, надел высокие шапки на бурые кусты и деревья, таял лишь на свинцовой ряби реки, готовя ее к будущим льдам. Притихло все вокруг. «Девица» и впрямь стала походить на место сонное, тихое, далекое от забот и тревог мира. Но Федор уже знал, что не может быть такого, не бывать тишине и дреме там, где живут люди.

Бугры (жарг.) — бригадиры.

Петушить (жарг.) — заниматься гомосексуализмом.