Рамита Наваи - Город лжи. Любовь. Секс. Смерть. Вся правда о Тегеране [litres]

– Сейчас все разводятся, и посмотрите, что творится с нашим обществом. Развестись стало легче, чем открыть счет в банке. Во всем виновато правительство! – отрезала Хамиде.

Она не знала, что ее лучшая подруга Акрам уже больше десяти лет умоляла мужа дать ей развод, но тот отказывался. Сама Хамиде скрывала, что курит опиум, и считала эту привычку гораздо более социально приемлемой, чем развод.

Опиум веками был частью иранской культуры. Этот наркотик не знал делений на классы, служа панацеей от всех болезней, включая скуку и безработицу. Опиум курили на Вали-Аср и за ее пределами.

Накрыли на стол, и горы яств отвлекли проголодавшихся гостей от разговоров о разводе и политике. В этот момент кто-то позвонил в домофон. Пришла сестра Фатеме Захра, которую та не видела пять лет. Они поссорились из-за денег, как часто бывает в городе. Фатеме попросила в долг, а Захра ответила, что денег нет. Это была наглая ложь. Захра вышла за богатого торговца коврами; ее муж, Мохаммад, стремительно взбирался по социальной лестнице, и жили они все роскошнее. Захра не приглашала Фатеме в свой новый дом, опасаясь, что, увидев серебро и итальянскую кожаную мебель, та догадается, что теперь Захра живет богаче всех, кто остался в Мейдан-э Хорасан. Мохаммад и Хаджи-ага не вмешивались. Прежде они пытались примирить соперничающих сестер, но ничего хорошего из этого не вышло: зависть и злоба обрушились и на них. Недавно до Фатеме дошел слух, что Захра раскаивается в своем поведении, но что важнее – у нее обнаружили диабет. Услышав голос Фатеме по домофону, Захра заплакала, а когда младшая сестра пригласила ее на праздник в честь паломничества Хаджи-ага, разрыдалась в голос. Но главное – Хаджи-ага теперь не нуждался в займах и ради примирения с сестрой не пришлось бы расставаться с деньгами.

Диабет оказался Захре к лицу. Морщины на располневшем лице разгладились. Рядом с ней стояли Мохаммад и их двое взрослых сыновей; один привел с собой жену. Они источали запах денег, который нельзя было спутать ни с чем. Амбра и мускус. Гладкая, как бархат, телячья кожа. Чадра из мягчайшего шелка. Отяжелевшие от золота пальцы и уши. Мохаммад нес огромную корзину с пестрыми цветами, украшенную пастельными лентами, – щедрый подарок, ведь цветы теперь стоили недешево. Сыновья щеголяли стильными западными костюмами, сшитыми на заказ, без примеси полиэстера. Все трое мужчин были чисто выбриты. Они выглядели современной семьей, сонати , и когда вошли в комнату, Хаджи-ага ощутил укол зависти. Такой он мечтал видеть свою семью.

Мохаммад слышал о том, что зять ударился в религию, и относился к Хаджи-ага с уважением. Сам он занимался бизнесом, а на дела духовные не оставалось времени. Он поздравил Хаджи-ага с возвращением из поездки, а сестры обнялись и тут же скрылись на кухне.

Старший сын Захры Амир-Али всеми силами противился встрече с родственниками, но войдя в дом Хаджи-ага, понял, что у него есть причина остаться: Сумайя. Он поразился ее превращению из гадкого утенка в привлекательную юную девушку. У Сумайи были зеленые глаза, красивый прямой нос и алые губы бантиком, безупречная кожа и незаметный макияж. Дома она носила черные с блестками балетки, а не уродливые пластиковые шлепанцы, как большинство девчонок в квартале. Когда она отпустила чадру, он увидел прядь мелированных волос и мочку уха с тремя сережками. Амир-Али поразился: он не думал, что у его бедной кузины с Мейдан-э Хорасан несколько дырочек в ухе. Такие детали были для него очень важны. Они означали, что она поймет его мир.

Амир-Али хотел жену с традиционными взглядами, но чтобы она понимала, как важно хорошо выглядеть. В его представлении девушки, носившие чадру, делились на две категории. Простушки в уродливых неуклюжих тапках или волчицы в черных покрывалах с гладкими от ботокса лбами и туфлями на острой шпильке (те, что побогаче, покупали вульгарные «лабутены» с красными подошвами в Дубае). Последние были слишком вздорными и лживыми; из них не вышло бы хороших жен.

В углу сидели молодые люди и украдкой поглядывали на Сумайю. В Амире-Али взыграла жажда соперничества. Она же его кузина – будь он проклят, если ее получит кто-то из этих нищих выскочек.

Между ними сразу промелькнула искра. Как только он вошел в дом, Сумайя залилась краской. У высокого, мускулистого Амира-Али был уверенный смех и точеные скулы. Она заметила, что с последней встречи нос у него уменьшился: орлиную горбинку, которая ей так нравилась, срезал скальпель пластического хирурга. Она всегда смеялась над парнями из их квартала, которые делали пластические операции. Дешевый хирург – дешевый нос. Большинству жителей Мейдан-э Хорасан сертифицированный пластический хирург был не по карману; вместо этого они делали ринопластику у местных специалистов. Получалось не всегда красиво. Но мастерски вылепленный нос Амира-Али был настоящим произведением искусства, признаком успеха и хорошего вкуса.