Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

– Обязательно буду, обещаю.

– Это в твоих интересах…

Вот и все. Он стер большим пальцем слезу в уголке моего глаза:

– Не плачь из-за меня.

– Это в последний раз. Береги себя и свою семью.

Я, не оборачиваясь, направилась к театру.

Едва приблизившись к артистическому входу, я тут же попала в оглушающую суматоху. Все носились по коридору, по углам мелькали яркие пятна, по воздуху проносились пачки и гетры, а их владелицы – от крошечных дюймовочек до взрослых девушек – гонялись за ними. Техники проверяли звук, где-то далеко на сцене я услышала голос Фионы, которая чем-то восторгалась, громкие удары по полу трости Огюста и вопль заметившего меня Сандро. Он примчался, подхватил меня на руки, закружил:

– Мы ждали только тебя!

– Поставь на место, Сандро! – засмеялась я.

Он послушался и оглядел меня с головы до ног:

– Ты красивая, и прибавилось что-то еще, пока не понимаю, что именно… но обязательно соображу!

– Наверно, я и правда лучше выгляжу, ты прав, как всегда, но скорее, что-то убавилось, а не прибавилось…

Он прыснул и заключил меня в объятия:

– Как приятно, что ты снова с нами. Девчонки ждут тебя в гримерке.

Он вернулся на сцену, я побежала в другую сторону. Как каждый год за час до поднятия занавеса, стартовала общая паника. Кто-то из девочек плакал и повторял, что не хочет выходить на сцену, Бертий была еще совсем не готова к началу концерта, зато готова хорошенько отшлепать трусих. Что до больших девочек-подростков, некоторые из них позеленели от страха, да так, что их вот-вот стошнит, а другие все время хихикали, думая о мальчиках, которые придут к ним на концерт. Увидев меня, Бертий облегченно заулыбалась, но улыбка не смогла скрыть усталость. Я должна ей помочь и хочу это сделать. Я вполне могу исполнить свою роль, натянув маску веселого, сияющего и увлеченного педагога. Я хлопнула в ладоши. Понемногу крики, разговоры и рыдания стали затихать, а потом и вообще смолкли. Все головы повернулись ко мне. И тут же мои ученицы, словно рой бабочек, слетелись ко мне – маленькие, большие, дети, подростки. Я с радостью окунулась в море любви: мои чувства были искренними. Не без труда стряхнув с себя малышек, я добралась до Бертий и горячо расцеловала ее.

– Пойди отдохни, – велела я. – Принимаю у тебя смену. А ты пока иди готовиться. Я перекинулась парой слов с Сандро, у него вроде все в порядке. А как там Фиона, все сделала?

– Ты себе не представляешь! Она была в полной боевой готовности уже в десять утра. Честное слово, молодость – это что-то немыслимое!

Кто бы спорил. Она ушла, а я взялась за дело.

Без десяти восемь характерный стук Огюстовой трости разнесся по коридорам, ведущим к гримерке. Я попросила всех успокоиться. Он открыл дверь и оглядел помещение, его глаза ненадолго остановились на мне, после чего он обратился к ученицам:

– Барышни, вы великолепны. Желаю вам получить удовольствие сегодня вечером и не подвести своих учителей. Я заберу у вас Ортанс.

Я удивленно нахмурилась.

– Будешь на концерте сидеть в зале вместе со мной, тебе не следует находиться за кулисами.

Он был прав, здесь не мое место, это уже не мои ученицы, и я не стану корчить из себя надзирательницу. Он протянул мне руку. По дороге я встретила Сандро, Бертий и Фиону, поцеловала их и пожелала удачи. Фиона придержала меня:

– Спасибо за доверие, Ортанс, никогда мне не доставляло такое удовольствие и преподавание, и танец.

– Ты это заслужила в любом случае и можешь собой гордиться.

Я еще раз чмокнула ее в щеку и побежала к ожидавшему меня Огюсту. Он покачал головой, оценив, как быстро и уверенно я передвигаюсь.

– Что же мне с тобой делать, дорогая Ортанс? – пробормотал он, беря меня за руку.

Концерт имел настоящий успех, ученицы были одна другой красивей, одна другой грациозней. Школа все сделала с размахом. Сандро, Бертий и Фиона лучились гордостью, они работали вместе и поддерживали друг друга, я была счастлива за них. И не испытывала ни малейшей зависти. Мне ни разу не захотелось подняться к ним на сцену. Я помнила эту жизнь, которую тоже вела, конечно же, с радостью, увлечением, мотивацией, однако не будучи до конца искренней с самой собой. Теперь я твердо знала, что мне это не нужно: я все продумала и пришла к выводу, что модная парижская танцшкола – это не мое, как и та беспокойная и одурманивающая жизнь, которая с ней связана.

Я уже однажды чувствовала такое охлаждение, это случилось через несколько месяцев после смерти родителей. Но тогда в мою жизнь вошел Эмерик, и он хотел именно такую женщину, какой я была.