Аньес Мартен-Люган - Однажды я станцую для тебя [litres]

Он поцеловал меня, и у поцелуя был привкус страдания. Неужели я его только что потеряла?

Ночью Элиас поцеловал меня в плечо и как можно осторожнее выбрался из постели. Я не попыталась его удержать, шаги раздались на лестнице, он поднимался к себе; наверное, спешил довериться своему дневнику. Что он в нем пишет? Рассказывает о нас? Или о чем-то другом? Он вернулся два часа спустя. Я повернулась к нему, он прижался ко мне, спрятал лицо между моих грудей. Я крепко обняла его.

На следующее утро, как только “Бастида” опустела, я поднялась по лестнице, моя голова и сердце были наполнены его поцелуями и нежностью при прощании, когда он уходил на работу. Школьная тетрадь и ручка лежали на обычном месте на столе. Какое-то время я перелистывала уже прочитанные страницы, и его слова, его боль и сомнения мелькали у меня перед глазами, пока я добиралась до последней ночи.

Мне кажется, я теряюсь в ней, теряю себя и одновременно освобождаюсь. Она улыбается, смеется, у меня впечатление, будто она парит в воздухе, и это потрясает меня. Она покорно ждет, дергается, думая, что я ничего не замечаю, она беспокоится, не зная, как мне это сказать, она нежная и терпеливая. Она ждет, чтобы ее полюбили, но не требует этого. Если бы она только знала… Она обрела свободу, и это главное, теперь она сможет быть счастливой… Какой у нее был гордый и сияющий взгляд, когда она мне рассказывала о своей школе! Найдется ли в ее жизни место для меня? Этот вопрос я задаю себе с того момента, как она приехала из Парижа, а у меня появилась возможность вернуться в свою деревню. Но когда моя рука встретила ее руку, мне больше не захотелось ее отнимать. Она так сильно на меня действует, что я готов обжечь крылья. Хотел бы я встретить ее раньше, пока еще не был сломлен. Я знаю, нутром чувствую, что мог бы любить ее отчаянно, так, что подыхал бы от этой любви. Я повторяю себе, что после нее у меня больше никого не будет. Но… я должен быть честным с собой. И с ней.

Слезы заливали мои щеки. Но я все равно должна дойти до конца, перевернуть страницу и прочесть последние фразы. Даже если они, судя по всему, причинят мне сильную боль.

Ортанс!

Я пишу это тебе. Не озирайся. Мне известно, что ты сейчас читаешь мой дневник. Не беспокойся. Я на тебя не в обиде. Я уже несколько дней знаю, что ты его читаешь. Я рад этому и испытываю облегчение. Я никогда не смог бы рассказать тебе все это. Мне довольно трудно говорить о некоторых вещах. Возможно, ты уже заметила. Подозреваю, ты не знала, как мне сознаться. Я не ошибся? Наверное, однажды ты легла с этой тетрадью в руках на мою постель – на подушке осталось несколько волосков и запах твоих духов. Той ночью мне мешали спать не мои призраки, а ты – ты была повсюду, а я не мог обнять тебя и сходил с ума. И в субботу ты не сумела удержаться и не заглянуть ко мне, когда вернулась из Парижа. Твои слезы оставили пятно на бумаге. Ты плакала, представив себе, что я могу уехать и бросить тебя? Я заметил след твоих слез только что и хочу, чтобы ты знала: мое решение было принято раньше. Вчера вечером ты подарила мне свободу вернуться туда, откуда я пришел. Я тебе за это благодарен. Это самый прекрасный подарок, который я когда-либо получал. Но я его тебе возвращаю. Моя свобода с тобой. Поэтому, если тебе нужен врач, который больше не хочет быть врачом, который стал дровосеком, потому что встретил прекрасных, добросердечных и гостеприимных людей и, главное, лучезарную женщину, потрясающую женщину, вернувшую ему надежду и желание жить, – так вот, если он тебе нужен, то мой дом – это твой дом. И не важно где. Когда ты вошла в свой танцевальный зал, я не позволил тебе произнести слова, услышать которые мне до смерти хотелось. А все потому, что я собирался первым сказать их тебе.

Вдалеке хлопнула дверца автомобиля. Я не шелохнулась. На лестнице раздались его шаги.

Всей команде издательства Michel Lafon – за ваши улыбки, вашу работу, ваш энтузиазм.

Дорогой Мишель, дорогая Эльза, вы и ваше доверие необыкновенно ценны для меня. Я буду долго помнить наш обед под нормандским полосатым зонтом.

Милая Маитэ, ты выслушала меня и позволила идти дальше, подарив мне время, в котором мы с Ортанс так нуждались.

Уважаемая Дельфина Лемоннье, вы открыли для меня двери своей прекрасной танцевальной школы. То июльское утро было плодотворным и очень приятным, а свет – волшебным.

Уважаемая Марион Блондо, вы разделили со мной свою страсть, свое искусство, свое понимание тела.